«Мое тело насиловали, оно предатель»: 4 женских истории о том, как пережить травму и соединиться со своим телом

Я помню первые секунды на асфальте и свои мысли: вот, наверное, и всё, какая дурацкая смерть. Помню голос внутри, который с какой-то иронией этим мыслям ответил: нет-нет-нет, подождите. Потом скорая, реанимация, десять человек надо мной колдуют, кто-то разрезает на мне кофту, кто-то зашивает подбородок. И ужас от боли и от того, что карьера моя кончилась. Я получила очень тяжёлую травму: тройной перелом челюсти, множественные травмы зубов. Помню своё лицо в зеркале в те недели — огромный отёкший круглый блин. Это было страшно. Актрисе — потерять лицо...

До сих пор я и мои близкие занимаемся лечением, восстановлением. У меня титановые пластины в челюсти, я долго училась заново жевать, открывать рот, говорить. Спасибо друзьям, коллегам, которые приезжали, звонили, поддерживали. И театру «Ленком», который уже осенью ждал меня в спектаклях, где не было большой физической нагрузки и где я с ещё не восстановившейся мимикой могла играть. Крупных планов со сцены не видно. Это меня действительно тогда очень спасло.

Сейчас всё значительно лучше, хотя лечение и реабилитация ещё далеко не закончены, ещё предстоят операции. В нижней губе до сих пор как после заморозки у стоматолога — лёгкое покалывание. Хотя внешне — особенно незнакомым людям — всё почти незаметно, я-то знаю и вижу — и ограничения, и асимметрию. Кино пока на паузе — стесняюсь высылать пробы, стесняюсь брекетов. Хотя, кто знает, может, брекеты сейчас модны? Многие режиссёры в последнее время мне говорили, что моё лицо стало для кино даже интереснее — из-за появившейся лёгкой грубоватости в подбородке.

Как и у многих девушек, у меня были претензии к себе, к фигуре, к лицу, но после таких травм начинаешь больше любить и принимать себя. Есть осознание: в любой момент можешь всё потерять. Ещё накануне я летала от счастья, впереди был новый этап жизни, интересная работа в большом историческом проекте. А уже ночью лежала в реанимации. Когда такое происходит, меняется отношение ко многим ситуациям, к проблемам, в сравнении всё кажется не таким страшным. И даже новые возможности появились.

Мы с мужем решили воспользоваться моментом — и ждём ребёнка. Сейчас с моим телом самые важные изменения происходят, настоящая магия. А за период беременности получилось выпустить две премьеры в «Ленкоме» — с Игорем Миркурбановым, тоже радость и чудо.

История моего тела, конечно, сильно завязана на детстве, на том факте, что мне пришлось пережить сексуализированное насилие внутри семьи, и это не могло не сказаться на моей психике, ну и на отношении к своему телу. А ещё был сложный подростковый опыт.

Когда ты маленький, ты, как правило, находишься в ладу со своим телом, потому что тебя любят, тебя целуют, купают, за щечки тебя трогают. И ты растешь с ощущением, что моё тело — это окей.

Потом ты становишься подростком, и все вокруг начинают тебе говорить, что с тобой что-то не так, все время тебе о твоем теле что-то сообщают. В фильме «Один маленький ночной секрет», когда главную героиню красит её подружка, она говорит: «Слушай, у тебя такой нос, блин, ты извини, но я бы такой нос поменяла». Когда такое обрушивается на подростка, этому трудно противостоять. В 9-10 лет я была очень худой, и мне постоянно говорили, что я дистрофик, что у меня слишком худые и неприятные ноги и как меня вообще ветер не сносит. Это было мучительно, я очень стеснялась своего тела, думала, что да, наверное, надо как-то потолстеть.

Сейчас моей дочке 12 лет, и у нее более здоровые отношения с собой, она по-другому на такие вещи реагирует. У нее красивые кудрявые волосы, и её одноклассница ей недавно сказала: вот было бы хорошо, чтобы они у тебя были прямые. Дочь, которую никто никогда за внешность не критиковал, ответила: «Я все хотела с кем-нибудь посоветоваться, какие же мне волосы иметь... Вот, думаю, с тобой посоветуюсь!» Она может в иронию это перевести, может, стоя перед зеркалом, сказать: я люблю свои кудрявые волосы, они мне очень идут, со мной все в порядке.

Особенно если его критикуют все подряд: учителя за прическу, родители — за то, что он повторил их недостаток, например, или какого-то родственника. У тебя и так все сложно: тело вытягивается, потоотделение, месячные, прыщи, жирные волосы, ночные поллюции, и тебе еще говорят: «Какой все-таки у тебя нос картошкой, как у свекрухи!»

Эти замечания вторгаются в тебя и ранят, и дают задел на будущее, что тебе надо себя переделать. У нас сейчас бум ринопластики и других изменений, я думаю, это выросло поколение закритикованных детей. У него случилась поломка психики, полное отсутствие взаимоотношений с телом, главное — угодить каким-то там людям. Этот разлад с телом, наверное, самая большая драма для человека.

В детстве меня больше всего подкосило даже не то, что одноклассники дразнили. Я бы все это выдержала, если бы мне мама, например, говорила, что они дураки, а у меня все вообще супер. Но такого, к сожалению, не происходило. Наоборот, она покупала мне пивные дрожжи, от худобы и от прыщей, которые я должна была пить. Я долго думала, что я гадкий утенок, некрасивый человек, все нормальные, а я не очень. С удивлением потом обнаружила себя в ситуации, когда в возрасте, начиная примерно с 13 лет, на меня стали обращать внимание, и разные люди начали мне говорить, что я красивая.

Моя история не совсем стандартная, вы знаете (в детстве и подростковом возрасте Наталия Мещанинова подвергалась сексуализированному насилию со стороны отчима, этот опыт лег в основу сюжета «Одной маленькой ночной истории», — прим. ред.). Когда все это происходило, тело мое отнималось, это называется диссоциация, когда ты и тело как бы рассоединяетесь. Тело проживает одну историю, а мозг пытается прожить совершенно другую. А потом ты ненавидишь свое тело за то, что с ним было, оно предатель, им пользовались, его насиловали. Оно плохое, не ты.

В возрасте 16 лет у меня возникла странная мысль, что нужно это тело очистить от насилия — другими, молодыми телами. Ты пытаешься погрузиться в разные сексуальные отношения, которые бы этому телу то ли приносили счастье, то ли наказывали его. Но это не работало.

Диссоциация с телом продолжалась довольно долго. Мне трудно проанализировать, через что я к нему однажды вернулась, как мы соединились. И то не до конца. Отношения наши до сих пор не очень гармоничные, потому что я его планомерно, по-моему, уничтожаю перееданием, разными другими вещами. Но так или иначе какой-то контроль над телом я как будто бы обрела.

Наступил момент, когда я почувствовала, что имею право на свое «я», на свой голос, на свою жизнь. Возникло ощущение, что мое тело — это и есть я, я его не отдам никому. Я поняла, что больше никто не будет владеть моим телом без моего согласия. Включая не только секс, но и простое мое физическое пребывание где-либо. Куда-то пойти, если я не хочу, меня никто не заставит. Моя беременность, роды, любое вмешательство в организм — никому не позволю на это посягать.

Это был период, когда я смогла вырваться из своей среды, из семьи, из первого брака, где муж требовал, чтобы я работала не там, где я хочу, и где он совершенно без моего участия пытался зачать ребенка в момент моего сна. Однажды я сказала этому стоп и уехала, уехала как раз в Москву, сообщив всем, что я — это я, мое тело — это мое тело. Отсюда начался период выстраивания и отстаивания границ. Право на тело начало вырастать, вырастать... Появилась дистанция, в которой я чувствую себя безопасно. Я, например, не люблю обнимашки. Могу обниматься с очень малым количеством близких людей, а светские обнимания — прям через силу.

Сейчас читаю книгу как раз про телесность — про зверя и его тело. Условно говоря, твое тело, когда с ним совершают какое-то медикаментозное вмешательство, оно голосит что-то типа «вставай, беги». А тебе говорят: ну-ка сиди и не ори. А тело хочет орать и хочет оттолкнуть руку. И вот тогда происходит внутренний конфликт. Ни одну собаку, если вы начнёте ей сверлить зуб, вы не удержите на месте. А человек по-другому устроен. Ты говоришь себе: езжай на операцию, ложись и терпи, не важно, что там с тобой будут делать. Мы, как животные, должны были бы избегать всякого такого. Но за счет того, что у нас есть абстрактное мышление и представление о том, что будет, если не делать того и другого, мы заставляем свое тело подвергаться насилию. Мне рассказывали случай, когда мальчика отец пытается ударить ремнем, мальчик бегает от него вокруг стола, отец свирепеет, а мама говорит: послушай, остановись и дай ему себя ударить, и тогда он успокоится и пойдет себе смотреть телевизор. Что происходит дальше с телом? Ты подставляешь его — по просьбе мамы. Мама предает тебя, а ты — свое тело. А потом ты приходишь в этот взрослый свой возраст, вот с таким опытом — что надо как-то всё время против тела идти.

Приносит ли мне что-то сейчас телесную радость? Волна. Чем сильнее — тем лучше. Чтобы закрутила, протащила животом по дну, налилась в нос. Это восторг. Люблю чувствовать ветер, сильный ветер, очень сильный. И очень люблю дождь. Это такой возврат в детство, когда ты босиком бежишь по траве, дождь хлещет, и сейчас ты промокнешь до трусов, скорее всего, и хорошо. Мы в прошлом году попали под ливень, господи, у меня был невероятный воТелосторг, воды по колено, собака плыла по улице как через реку, и все ужасно ругались, а я испытывала такой кайф — я не знаю, почему... Может, потому что ты уже ничего не можешь сделать, ты не властен, тебе только остается принять эту стихию. Такое, правда, детское ощущение.

В 16 лет я попала в аварию и потеряла ногу. Пришлось приспосабливаться к новой жизни и новому телу. Потом был долгий брак с абьюзером, депрессия, развод и совсем другая история, в которой я модель и автор книги.

Моё счастливое детство закончилось в 12 лет, когда отец ушёл в другую семью, а мама не смогла справится с этим. У неё начались проблемы с алкоголем, а потом и с работой. В 13 мне пришлось начать зарабатывать самой, заботиться о маме и маленькой сестре. А в 16 случилась та самая авария. Мотоцикл, в котором я находилась, столкнулся с автомобилем. Помню сильный удар, а потом я отключилась. Очнулась, попыталась встать и снова потеряла сознание. Просыпаюсь в палате реанимации, снимаю одеяло, а левой ноги нет.

Все говорили: «Надо жить дальше!» Но как? И даже были мысли: зачем? Хорошо, что рядом со мной были люди, которые не считали меня инвалидом, относились как прежде. Хотя большинство смотрели с жалостью. А парень, с которым я встречалась, предложил расстаться. Прости, мол, я же тебе ничего не обещал. Неуверенность в себе и боязнь остаться одной... Привыкнуть к новой себе было очень непросто.

Потом я встретила своего будущего мужа. Он был намного старше меня, уже стоявший крепко на ногах, хозяйственный и, главное, раз он обратил внимание на меня «такую», значит, это действительно любовь на всю жизнь, будет большая поддержка и опора. К тому же я только и слышала: «Бедная, несчастная, ущербная, да кому ты теперь нужна, хватайся за первого встречного». Вот я и схватилась. Мне казалось, «повезло», но меня ждали много лет побоев и психологического абьюза.

Когда человек поднимает на тебя руку, это не только физически больно, это больно и морально. Тем более что в свой адрес слышала также постоянно фразы, что я «тварь одноногая, у которой скоро отсохнет вторая нога», «инвалидка, которая должна ноги мыть и воду пить, что ее такую взяли». Всё это сказалось на моей психике. У меня начались панические атаки, я задыхалась.

Долгие скитания по врачам закончились тем, что мне назначили антидепрессанты. Мне стало легче, но каждый день я слышала от мужа: «антидепрессантная», «дебилка», «дура». В его понимании депрессия приравнивалась к ненормальности. Все вокруг говорили, что мне нужно уходить от него, а не ходить по врачам и пить таблетки. Но я боялась это сделать, боялась не подтянуть детей, что они будут нуждаться точно так же, как и я в детстве. Поэтому и жила, думая: «Вот дети подрастут, и я уйду». И так 23 года.

Потом в моей жизни появился человек, с которым я была знакома ещё в детстве. Он мне написал в соцсетях, у нас завязалась переписка. Благодаря ему я почувствовала себя нужной, важной, красивой женщиной, решилась уйти от мужа и переехать в Москву.

Попробовала себя в качестве модели — и это оказалось настолько моё! Хотя, конечно, первая фотосессия была сложной. Я не была уверена в себе, чувствовала себя дискомфортно. Но фотограф убедила меня в том, что красота может быть разной и нестандарт — моя сильная сторона. Я поверила в уникальность своего тела. И теперь не могу назвать себя человеком с ограниченными возможностями — они у меня безграничные. Есть особенности, да. Но ущербной я себя больше не считаю. Сейчас я пишу книгу о своей жизни. Хочу, чтобы она вдохновила людей с инвалидностью, помогла поверить в себя.

В моей жизни всегда были танцы — классические, бальные, спортивные. И всегда были строгие правила. Когда я первый раз столкнулась с контактной импровизацией, меня поразила степень свободы — формы, тела, движений.

Там не было «надо» и «как правильно», а было чувство полёта и своего танца. Мне кажется, это то ощущение, которое я искала с детства, постоянно пробуя разные воплощения танца. А ещё я подумала тогда, что знаю три иностранных языка, а язык своего тела – нет. А ведь оно всё время со мной, столько лет. Меня впечатлило, что я не могу распознавать сигналы своего тела.

Так начался мой путь в танцевально-двигательной практике. По основному образованию я экономист, занимаюсь оптимизацией бизнес-процессов крупных международных корпораций. А по характеру — тот ещё скептик. Очень подозрительно относилась ко всем таким направлениям. Но этот опыт меня изменил.

Я изучала контактную импровизацию, соматику в Америке и Израиле, ходила на тренинги ведущих специалистов. И всем сомневающимся могу сказать: попробуйте хотя бы раз, ваше тело вас не обманет. Оно поймёт, что ему надо, и найдёт себе проводника. Есть те, кто остаётся после первого занятия, а кто-то пробует и возвращается спустя месяцы, а то и годы.

И это главный наш постулат. То, как мы двигаемся, определяет то, как мы мыслим. Чем больше разнообразных движений мы практикуем, тем больше нейронных связей образуется в мозге — и тем больше у нас возможностей для изменения мышления.

На нашей встрече человек «отключает» мозг и познаёт своё тело — без каких-то догм и стигматизации. И часто находит в себе что-то новое. Ко мне приходят люди с самыми разными запросами — от боли в коленке до желания кардинальных перемен в жизни. И меняют.

Ко мне в прошлом году пришла женщина лет 70, интеллигентная такая, всё время читала стихи после занятий, воодушевилась практикой. Мы её спросили, чем она занимается. Оказалось, она на пенсии увлеклась метанием топора и, позанимавшись с нами, выиграла какое-то серьёзное соревнование — благодаря тому, что у неё изменилась техника.

Друзья часто спрашивают меня, что общего между танцевально-двигательными практиками и бизнесом. И там и там я работаю над тем, чтобы сделать процессы оптимальнее. Просто процессы разные и форма другая.

Однажды я увидела, как танцуют люди на колясках — с такими танцорами, как я. Как можно забираться к ним на плечи, крутиться у них вокруг шеи, как можно очень многое, даже физически, казалось бы, невозможное реализовать в танце. И чтобы люди могли делать это в своё удовольствие — не для победы в турнирах, не для медалей, а просто для себя! Отчасти поэтому я до сих пор в бизнесе. Зарабатываю на свою мечту.

Посмотрите, какие 12 знаков показывают любовь к своему телу, прочтите, какие три шага помогут принять своё тело, и узнайте, какой путь Ида Галич прошла на пути принятия своего тела.

Фото: Александр Новиков
Стиль: Софья Никифорова
Визажист: Галина Пантелеева
Стилист по волосам: Роман Корольков
Сет-дизайнер: Ксения Жукова
Ассистент продюсера: Варвара Давыдова
Продюсер: Лена Бородина