«Записки врача». Как писатель Вересаев чуть не погиб в холерном бунте

Викентий Вересаев родился в 1867 году в семье тульского врача. Отец его был в Туле уважаемым и популярным человеком – у него была своя химическая и бактериологическая лаборатория, обширная коллекция минералов, он вел метеорологические наблюдения, публиковал статистические работы. Единственное, к чему был равнодушен доктор Смидович, так это к литературе и искусству, он, например, искренне не мог понять, в чем прелесть «Войны и мира» — есть же книги, которые описывают эту войну точнее, без отступлений и ненужных подробностей! А Викентий еще в школе понял, что будет писателем, но он чувствовал: есть какая-то сила, которая всю жизнь будет ему в этом мешать. И он вовсе не был мистиком, а был, наоборот, материалистом; но эта сила – она жила как будто внутри него. Он называл ее «чувство зависимости».

Присутствие этой силы в своей жизни он чувствовал до последнего дня. И всю жизнь старался ее перехитрить. В гимназии его хвалили за способности к гуманитарным наукам, а к математике и другим точным наукам он чувствовал отвращение, и в Петербургском университете он учился на историко-филологическом факультете, окончил его... и не стал писать книги, а пошел учиться на врача: «Главная причина: уже в то время моей мечтою было стать писателем, а <>специальность врача давала возможность близко сходиться с людьми самых разнообразных слоев и укладов; для меня это было особенно нужно, так как характер у меня замкнутый, схожусь с людьми трудно». Тогда в студенческой среде было модно толстовство, Викентий эту моду не поддерживал, он не верил в народ, но чувствовал перед ним «огромную вину и стыд за свое привилегированное положение». И на медицинском учился изо всех сил – в общем, такой была жизнь студента Смидовича, когда он получил от брата письмо про холерный бунт, сорвался и поехал в Юзовку.

Викентию, студенту четвертого курса, доверили заведовать холерным бараком на Вознесенском руднике. Что-то было в этом молодом докторе, что заставляло суровых шахтеров ему доверять. Он убедил начальство рудника построить два новых деревянных здания для госпитализации больных, и он лично обходил «ряды смрадных землянок – обиталище рабочих» и проводил дезинфекцию. Это был настоящий подвиг: тогда про дезинфекцию повсюду говорили, что именно так «дохтора холеру пущают». За такое «буйные, независимо держащиеся шахтеры» могли и покалечить. Викентий потом вспоминал, что ему не было страшно, он все это время жил с чувством «жутко-радостного подъема в душе». Он почему-то был здесь своим, шахтеры доверяли молодому доктору... Но при всем доверии потом все равно едва не убили его. «В сентябре холера кончилась, я собрался уезжать. Вдруг на Покров, 1 октября, рано утром, ко мне прибежал мой санитар, Степан Бараненко, взятый мною из шахтеров, — растерзанный, окровавленный. Он сообщил, что пьяные шахтеры избили его за то, что он "связался с докторами" и что они толпою идут сюда, чтобы убить меня.

Много за это время передумалось горького и тяжелого. Шахтеры не пришли: они задержались по дороге во встречном шинке и забыли о нас».

После университета Викентий бесплатно работал сверхштатным ординатором в Барачной больнице в память Боткина для острозаразных больных. Отец его умер, большая семья нуждалась в деньгах, Викентий отчаянно бедствовал, но забыл про свою мечту стать писателем. Теперь он чувствовал, что может обмануть «темную силу», честно описывая все, что пережил на своем медицинском поприще. Он первым в русской литературе использовал этот метод: рассказывать только правду о самом страшном, не щадя даже себя: «Я буду писать о том, что я испытывал, знакомясь с медициной, чего я ждал от нее, и что она мне дала... Постараюсь писать все, ничего не утаивая, и постараюсь писать искренне».

Оказалось, что российское общество к такой искренности не готово. В «Записках врача» Викентий Вересаев – такой он выбрал литературный псевдоним – рассказал и о двух пациентах, старике и девочке, которые умерли из-за его ошибок, и о диких экспериментах по заражению добровольцев, которые практиковали его коллеги, и об ужасном положении докторов: «от заразных болезней умирает 37% русских врачей вообще, около 60% земских врачей в частности», о нищете пациентов, проституции, пьянстве и других страшных болезнях общества, которых не вылечить ни одному доктору... Книга вышла в 1901 году. И в России, и во всей Европе книга произвела эффект разорвавшейся бомбы. Газеты ругали Вересаева за клевету на российскую действительность. Известные врачи, профессоры, по предложению своих студентов предложили Вересаеву публичный диспут – желающие послушать его не поместились в аудиторию и выломали двери. Вересаев, безусловно, победил в этом диспуте: ни у кого нет права на эксперименты якобы «в интересах общественного блага» над «бесполезными членами общества». По итогам этого диспута заражение добровольцев болезнями в России запретили. А в жизни Вересаева было еще много поразительного и странного. Иногда он и сам не мог объяснить, что происходит: например, когда служил военным врачом на первой мировой, у него были две медсестры, у которых не умирал ни один больной, больше того – умирающие оживали. У этих женщин было одно общее качество: они были невероятно жизнелюбивыми и по-настоящему любили людей. Вересаев начинал верить, что тут все дело в избытке «жизненной силы, праны, и страстным желанием переливать ее в других людей».

Он умер в 1945 году известным писателем. А в 1943 году получил большую государственную премию за многолетние выдающиеся достижения. Не случайно именно тогда: в это время нацисты вовсю проводили свои жуткие опыты, в Освенциме Менгеле был назначен «доктором цыганского лагеря»... Но любому, самому страшному злу на земле всегда будут противостоять честные и сильные люди, и на каждого Мегеле находится свой Вересаев – и пока это так, человечество победит любую чуму и холеру.