«Три К» в немецком варианте расшифровывают следующим образом: «Kinder, Küche, Kirche». Эти слова, как принято считать, описывают предназначение женщины в патриархальном социуме. В переводе на русский лозунг о смыслах женской жизни выглядит так: « Дети, кухня, церковь», а аббревиатура читается как ДКЦ. Жёстких «трёх К» не получается. Но это не мешает и современным россиянкам бурно ненавидеть немецкий рецепт праведного существования.
Свобода от кухонного рабства: как в СССР происходило освобождение женщин от домашнего труда
Знаменитая фраза о «трёх К» с момента её появления в конце XIX века и до сих пор вызывает гнев феминисток. Исследовательница российской повседневности, историк Наталия Лебина рассказывает, как в СССР происходило «освобождение от кухонного рабства», при чём здесь институт прислуги и чем, по её мнению, сегодня можно заменить «три К».
Фото: Eugène Delacroix/Wikimedia Commons,
А ведь, если вдуматься, ничего дурного в таких предписаниях в общем-то нет. «Kinder» — это трогательно тёплая, но и социально значимая составляющая человеческого бытия. Ныне дети — показатель благополучия и даже модный тренд. А религия — это ведь так возвышенно, а главное, великолепно и красиво.
Непривлекательным выглядит один компонент триады. Он и в немецком, и в русском варианте начинается с буквы «К». Это Кухня. Приготовление пищи — процесс отнюдь не романтический и физически нелёгкий, особенно если речь идёт о времени, когда появился антиженский лозунг «трёх К».
Всё в основном готовилось на дровяных плитах. А мытье посуды без горячей воды в кране, часто и без холодного водоснабжения вообще, — это просто пытка. В Великобритании в то время лишь в 5% домов имели водопровод и канализацию. Не всё благополучно в первой половине XX века обстояло и во Франции. Даже в 1930-х, по замечанию исследователей, «для городского жилья XX век еще не наступил... Кран с холодной водой над мойкой в кухне был редкостью». Неудивительно, что в относительно обеспеченных семьях для стряпни и уборки после неё нанимали специальную прислугу.
Эту бытовую практику использовали и в царской России. Здесь женщины, трудившиеся по найму на кухне, чаще всего назывались кухарками. Перепись населения 1897 года зафиксировала на территории Российской империи около двух миллионов человек, относивших себя к «прислуге». Почти две трети из них составляли «милые дамы» — горничные, няни и, конечно, кухарки. Именно последних следовало освободить от настоящего «кухонного рабства».
Для начала в духе марксистской теории они решили преобразовать социальную структуру населения. Ведь Карл Маркс критиковал институт домашней прислуги за «непроизводительное употребление» рабочей силы, необходимой на промышленных предприятиях. Уже в 1918 году большевики попытались отправить кухарок и горничных на фабрики и заводы, а для выполнения «всех чёрных работ (том числе кухонных — прим. Н.Л.)... отныне пользоваться трудом представителей буржуазных классов населения». Так бывшие кухарки превращались в пролетарок, а барыни — в прислугу и попадали в кухонное рабство.
Идея, конечно, богатая, но начисто лишённая здравого смысла. Быстро найти почти полтора миллиона женщин, способных толково наводить чистоту в доме, а также готовить, в эпоху военного коммунизма оказалось почти невозможным. Поэт Николай Гумилев, «угнетённый холостым хозяйством», с трудом обеспечил себя неким бытовым комфортом. Он пригласил к себе работать по найму мешочницу, «продававшую на углу яблоки из-под полы».
Бывшую домашнюю прислугу предложили именовать «домработницами», подчёркивая таким образом их пролетарский статус. В феврале 1926 года появилось постановление «Об условиях труда работников по найму, выполняющих на дому у нанимателя (домашние работники) работу по личному обслуживанию нанимателя и его семьи». Образовался даже специальный профсоюз. Его сотрудники проверяли, есть ли у женщин расчётная книжка по зарплате, предоставляются ли им отпуск, выходной день и т.д. В договорных бумагах о найме можно обнаружить и такие записи: «Наниматель обязывался представить спецодежду в размере: 2 фартука, 2 косынки, 2 хлопчатобумажных платья, сроком на 1 год».
Однако даже фартуки и косынки не спасали от кухонного рабства ни домработниц, ни обычных женщин, занимавшихся приготовлением пищи для семьи. Для облегчения ситуации следовало изменить санитарно-техническое оснащение жилья, а также перейти к питанию вне дома.
В начале ХХ столетия на Западе появилась «быстрая» еда, упрощённая и дешёвая, распространяемая учреждениями общественного питания. Они во многом облегчали женскую долю и девальвировали ужасы кухонного рабства. Мир оказался на пороге эры готовых блюд, которые не только изготавливались вне дома, но и доставлялись потребителю. Эта практика получила название «кейтеринг». Такие новшества позволяли вообще отказаться от кухарки — домработницы в советском варианте.
Элита большевистской партии наблюдала эту ситуацию воочию в США и Европе. В 1918 году Ленин настаивал принять «...неуклонные, систематические меры к замене индивидуального хозяйничанья семей общим кормлением больших групп семей».
Первая появилась уже в 1925 году. При строительстве использовался западный опыт, закупалась специальная техника в Германии и США. В 1933 году в СССР функционировало 105 фабрик-кухонь. Многие верили, что принципиально новые заведения общепита освободят женщин от обременительных и архаичных кухонных практик.
Но в середине 1930-х годов власть утратила интерес к центрам «быстрого питания» для всего населения СССР. В стране формировался имперский сталинизм. Его «витрина» — это шикарные рестораны и кухарки для знати. Большинство женщин, занятых трудом в разных сферах народного хозяйства, а также домработницы потеряли пусть маленькую, но вполне реальную возможность облегчить узы кухонного рабства.
Многое изменилось в конце 1950-х годов. В контексте десталинизации быта в СССР расширилось производство мясных полуфабрикатов. Это запечатлела даже художественная литература. Вот цитата из повести Наталии Баранской «Неделя как неделя» (1969 год): «Подгружаюсь ещё в полуфабрикатах (специальных отделах в магазинах — Н.Л.) четырьмя десятками котлет и шестью антрекотами...» И это уже элемент свободы — можно не выкраивать из неважно разрубленного мяса куски для жарки, а главное — не молоть фарш!
Они представляли собой нечто среднее между магазином и заведением общепита. Здесь работали даже отделы доставки еды на дом. И это уже был своеобразный советский кейтеринг. Трудно сказать, всем ли нравились блюда, приготовленные в системе быстрого питания. В январе 1962 года пенсионерка на страницах «Ленинградской правды» очень хвалила работу одной из домовых кухонь: «Здесь всегда большой выбор первых, третьих и особенно вторых блюд — мясных, рыбных, овощных. Стоимость одного обеда, как правило, не превышает 50 копеек». Для понимания ситуации: за сто граммов варёной колбасы в те годы следовало заплатить 22 копейки.
Мемуаристы постперестроечного времени в основном ругают советские заведения быстрой еды. Но никто не может отрицать их значение как средства освобождения от возни на кухне. Ведь «Покупателю, — писали советские газеты, — остаётся лишь принести обед домой, подогреть его и есть на здоровье». Такие скромные по затрате времени манипуляции можно было провести без помощи домработниц. К тому же их численность в конце 1960-х резко сократилась благодаря введению паспортов для колхозников.
В конце 1970-х годов число домовых кухонь сократилось. Проблему готовой еды попытались решить с помощью кулинарий при больших ресторанах, которых было не так уж много. Вездесущая советскость не позволила создать широкую сеть заведений рационального и дешёвого питания. А кроме того, население СССР и его женская часть, ответственная за «еду», постоянно погружались в состояние стресса от разного рода продуктовых кризисов.
Сегодня нет нужды заморачиваться стряпнёй на собственной кухне. В продаже много полуфабрикатов и готовой еды, которую к тому же и на дом доставят. Но перед обаянием домашнего супчика или пирога всё же устоять трудно...
И потому напоследок — предложение по трансформации ненавистного «троесловия» о предназначении женщины в социуме. А что, если попробовать жить в системе следующих координат: « Дети. Дом. Духовность»? «Дети» — это маркер данного от природы физиологического статуса. «Дом» — слово-знак, кодирующее стремление к устойчивости и сохранению традиций. «Духовность» — не только церковь в её обрядной ипостаси, но и профессионально-гражданская порядочность.