Вера Шенгелия: «Мы хотим, чтобы голоса людей с инвалидностью зазвучали в музеях»

Несколько месяцев назад в Политехническом музее стартовала масштабная инклюзивная программа «Разные люди — новый музей. Директор по работе с посетителями Политеха Вера Шенгелия рассказала о концепции программы, о том, почему иногда на выходе из музеев нам кажется, что никаких людей с инвалидностью никогда в истории не было, и том, как это все можно преодолеть (и кто может заставить директора экспозиции взять дрель и лично прикрутить поручни в туалете).
Вера Шенгелия: «Мы хотим, чтобы голоса людей с инвалидностью зазвучали в музеях»

Наталья Родикова: Вера, когда говорят «инклюзивная программа в музее», очень просто представить себе, что это про пандусы, которые наконец-то привинтили, и, например, скидки на билеты для людей с инвалидностью. Но я знаю, что Политех готовил эту программу долго и вкладывал в нее больше смыслов. В чем они заключаются?

РЕКЛАМА – ПРОДОЛЖЕНИЕ НИЖЕ

Вера Шенгелия: Я не хочу умалять значение пандусов, доступная среда – это действительно первый барьер на пути человека с инвалидностью в музей. Мы сейчас над этим много работаем, это сложная работа, учитывая, что мы не строим здание с нуля, а адаптируем здание, которое было построено во времена, когда и слово «доступность» никто не знал, и слово «лифт» тоже не было особенно популярным.

Но нам кажется, что кроме доступной среды важная работа — это вовлечение людей с инвалидностью в создание инклюзивной программы и всего того, что мы делаем. Мне кажется, что это страшная ситуация, когда мы делаем инклюзивную программу, исходя из собственных представлений о том, кто такой человек с инвалидностью, какие у него могут быть потребности и нужды. Мне кажется, это унизительная позиция, и мы в Политехе хотим ее избежать. Именно поэтому наша программа, все, что мы делаем в области инклюзии называется «Разные люди — новый музей».

РЕКЛАМА – ПРОДОЛЖЕНИЕ НИЖЕ
И наше главное правило и наш принцип, который мы стараемся воплотить – это старый активистский слоган «ничего для нас без нас».

Например, так мы создали Совет по доступности Политехнического музея. Это 12 человек с разной формой инвалидности, одновременно они все эксперты и активисты, мы их вовлекаем во все, что мы делаем, показываем концепции наших выставок, архитектурные решения, решения, которые связаны с интерфейсами, с тем, как будет работать экспонат или программа, о чем мы будем говорить в музее. Все это мы делаем вместе с ними, вовлекая их.

Вторая важная сфера работы – репрезентация. Это как раз то, что мы сделали в Музее Москвы, там открылась выставка «Истории, которых не было». Цель выставки – создать образ человека с инвалидностью, чтобы его голос, его история появились в музейном пространстве.

РЕКЛАМА – ПРОДОЛЖЕНИЕ НИЖЕ
РЕКЛАМА – ПРОДОЛЖЕНИЕ НИЖЕ
Часто случается, что, уходя из любого музея, вы узнаете, что никаких людей с инвалидностью никогда в истории не было, они не делали открытий, не писали картин, не жили в каких-то городах.

Нам как раз хочется, чтобы голоса людей с инвалидностью зазвучали в музейных залах. Посмотрите, горожане очень разные и люди, слабовидящие, слепые, на колясках, глухие, слабослышащие, с ментальными особенностями – это не инопланетяне, не герои или какие-то жертвы, это наши с вами соседи, они такие же москвичи, как и мы с вами, из их жизней тоже состоит жизнь нашего города.

На открытии выставки Политехнического музея «Истории, которых не было»
На открытии выставки Политехнического музея «Истории, которых не было»
На открытии выставки Политехнического музея «Истории, которых не было»
На открытии выставки Политехнического музея «Истории, которых не было»
На открытии выставки Политехнического музея «Истории, которых не было»
На открытии выставки Политехнического музея «Истории, которых не было»
РЕКЛАМА – ПРОДОЛЖЕНИЕ НИЖЕ

Что было самым трудным для вас, тех, кто эту программу придумывал, какие скрепы труднее всего преодолевались, какие рубежи стали самыми важными?

Я думаю, что самое сложное – это коммуникация. Мне кажется, многим активистам в России не удалось избежать менторского тона. Когда мы говорим о чьих-то правах, мы автоматически оказываемся в такой позиции «я прав по умолчанию», и забываем, что люди, которые с нами разговаривают, могут исходить из других представлений. Я, когда только пришла в Политехнический музей, всегда очень обижалась на все. Говорила, «Давайте здесь сделаем не один подъемник, а два, и еще лифт здесь», а архитектор мне говорил, «Это невозможно, это дорого», и я обижалась, они говорили, «А зачем, все равно столько инвалидов к нам не придут», и я опять обижалась. Мне потребовалось какое-то время, и моей команде тоже, чтобы научиться разговаривать о том, что для нас важно, чтобы объяснять архитекторам и проектировщикам, почему это важно, почему мы в это верим. И как только мы научились это делать, мы поняли, что вообще-то у нас нет ни врагов, ни противников, как только мы можем внятно сказать, почему это важно, а еще лучше не сами сказать, а позвать человека с инвалидностью, который рассказал бы, почему ему нужен именно такой туалет, почему ему удобно именно такой дверной ручкой пользоваться, то никаких барьеров нет, все нам очень верят, все идут навстречу.

РЕКЛАМА – ПРОДОЛЖЕНИЕ НИЖЕ
РЕКЛАМА – ПРОДОЛЖЕНИЕ НИЖЕ

С кем вы работали, у кого учились? Какой интересный опыт есть у западных музеев?

Изначально я подружилась с двумя людьми, с Элишевой Зейрой из Нью-Йоркского музея иммиграции (Tenement Museum), и с Норой Нейджел, слепой сотрудницей Бостонского музея науки. Свои первые шаги я делала, ища поддержки у них, потому что я в теме людей с инвалидностью довольно давно, я также волонтер и попечитель фонда «Жизненный путь», который помогает людям с ментальными особенностями, но музейная инклюзия для меня была довольно новая вещь.

РЕКЛАМА – ПРОДОЛЖЕНИЕ НИЖЕ

Поэтому первые шаги я делала, оглядываясь на западных коллег, а когда осмотрелась, поняла, что в России много экспертизы, с этим связанной, например, над выставкой в Музее Москвы с нами работала Полина Зотова, замечательная специалистка, которая давно занимается музейной инклюзией, она очень помогала с частью выставки, которая касается ее удобства для незрячих посетителей. Полина помогала записывать тифлоаудиогид, чтобы слепые люди могли им пользоваться, помогала с созданием удобного Брайлевского текста.

Куратор выставки, Мария Сарычева, одной из первых организовала инклюзивный отдел в музее «Гараж». Она работала как куратор, тоже многими находками с нами делилась. Один из героев нашей выставки – Влад Колесников, слабослышащий молодой человек из семьи глухих, – сейчас работает в Государственном Историческом музее. Он тоже поделился с нами своей историей, много советовал, как сделать выставку более доступной. В итоге оказалось, что какое-то количество российских специалистов сделали большой шаг, по крайней мере этот дискурс появился в общественном поле.

РЕКЛАМА – ПРОДОЛЖЕНИЕ НИЖЕ
РЕКЛАМА – ПРОДОЛЖЕНИЕ НИЖЕ
На открытии выставки Политехнического музея «Истории, которых не было»
На открытии выставки Политехнического музея «Истории, которых не было»

Вера, люди с особенностями – это кто? Как можно предусмотреть столько всего или есть что-то, что их объединяет?

Мне кажется, что люди с особенностями – это в первую очередь люди. Я точно знаю, что есть миллион вещей, которые нас объединяют, у нас много разных идентичностей; иногда нас всех объединяет то, что мы женщины, или мы мужчины, что мы родители, в музее нас часто объединяет тот факт, что мы пришли за опытом. Музейщикам часто кажется, что люди приходят за знаниями, а мне кажется, что люди приходят за опытом в целом. И за звуком, и за запахом, и за тем, что они узнают, за тем, как их встретят, как важно в кафе посидеть в музейном, вместе с девушкой пройтись по музейным залам. Мне кажется, что все вместе это опыт, именно за ним люди в музей ходят.

РЕКЛАМА – ПРОДОЛЖЕНИЕ НИЖЕ

Есть такое понятие, как «универсальный дизайн», сформулированное еще в конце 70-х годов прошлого века. Это 7 простых принципов, которые рассказывают, как все что угодно, продукты, сервисы, программы, даже образовательный процесс сделать таким, чтобы он одновременно был доступен всем: и людям с инвалидностью, и пожилым людям, и детям, и так далее. Собственно, то, к чему мы стремимся – делать вещи, которые одновременно могли бы быть понятны всем.

Ты несколько раз писала в Facebook (Социальная сеть признана экстремистской и запрещена на территории Российской Федерации) о том, что у вас работают люди с особенностями. Кто был первым, что было страшным, а чья история стала самой значимой?

РЕКЛАМА – ПРОДОЛЖЕНИЕ НИЖЕ

У нас сейчас 8 сотрудников с инвалидностью, самой первой была Эвелина Матвеева, сотрудница нашего колл-центра, она передвигается на инвалидной коляске.

РЕКЛАМА – ПРОДОЛЖЕНИЕ НИЖЕ
Она была самой первой, тем человеком, ради которого директор павильона Политеха на ВДНХ лично взял дрель и присверлил поручни в туалете, хотя до этого мы не могли его убедить, что это нужно сделать.

Но самым запоминающимся, сложным и важным для нас опытом было трудоустройства людей из психоневрологических интернатов (ПНИ) – сейчас это 5 сотрудников, несколько из них лишены дееспособности. Мы быстро разобрались с юридическими сложностями, как человека оформить, кто подписывает договор... Проблемы, с которыми сейчас сталкиваются те, кто живут в ПНИ, это скорее проблема изоляции, они живут на закрытых этажах, женщины отдельно, мужчины отдельно... Сложно это ровно потому, что ты быстро привыкаешь и относишься к человеку, как к коллеге, вместе ходишь покурить или выпить чаю, а потом вы встаёте вечером, ты едешь домой, а человек едет в интернат, и ты говоришь: «пойдем еще на выставку зайдем», а человек говорит: «я не могу, у меня пропуск до 9». И ты думаешь: а как так получается, мы обе молодые женщины, обе работаем в Политехническом музее, только я после работы могу идти, куда я хочу, а моя коллега Наташа должна по расписанию в 9 находиться там, где она живет. Я думаю, что это было самым тяжелым, а вовсе не сам факт инвалидности.

РЕКЛАМА – ПРОДОЛЖЕНИЕ НИЖЕ
На открытии выставки Политехнического музея «Истории, которых не было»
На открытии выставки Политехнического музея «Истории, которых не было»
РЕКЛАМА – ПРОДОЛЖЕНИЕ НИЖЕ

На что вы в музее сейчас рассчитываете и надеетесь? Как это должно нас всех изменить? И насколько музеи в этом смысле агенты влияния на общество?

Мне кажется, музей должен быть агентом влияния, агентом социальных изменений, должен задавать тренды и сам очень сильно меняться как публичная институция, как культурная институция, должен одним из первых поднимать острые и важные вопросы. Я надеюсь, что важность этой темы никуда не денется и еще больше надеюсь, что она перестанет звучать как экзотическая, а начнет звучать, как одна из тем обычных, понятных. Просто очень надеюсь, что нам не придется защищать права людей с инвалидностью, потому что их не от кого и не от чего будет защищать.

РЕКЛАМА – ПРОДОЛЖЕНИЕ НИЖЕ

Почему, кстати, Политех эту тему поднимает? Есть ли у него в традиции что-то?

В какой-то момент музеи поняли, что они больше не коробки с драгоценностями, что главное не коллекции, не те предметы, которые у тебя лежат под семью замками, а люди, которые к тебе приходят на эту коллекцию смотреть. Как только ты это декларируешь, как только говоришь: «Да, посетитель – самое важное», то вторым логичным шагом становится то, что ты понимаешь, что посетители все очень разные, кто-то из них дети, кто-то – люди с инвалидностью, кто-то мигранты, а у кого-то еще какой-то есть особенный опыт. Как только ты поворачиваешься лицом к посетителю – сразу выясняется, что ты должен научиться работать с особенностями этого посетителя. Поэтому поскольку Политех этот шаг сделал и провозгласил, что посетители для нас самое важное, то, соответственно, мы сделали второй шаг — мы стали учиться работать с разными посетителями, не только с людьми с инвалидностью.

РЕКЛАМА – ПРОДОЛЖЕНИЕ НИЖЕ

У тебя много друзей с особенностями, ты много о них думала, когда все это придумывала?

Думала, конечно. Всегда думала и про своих друзей с особенностями, и про людей, которые приходят к нам в фонд «Жизненный путь». Всегда думаю про тех людей, с которыми мы каждый год ездим в наш инклюзивный лагерь, с которыми мы сидим у костра, ходим на речку, и мы потом возвращаемся домой, в Москву, к своей привычной жизни, а они возвращаются — кто-то в интернат, а кто-то в четыре стены сидеть со своей пожилой мамой. Всегда о них думала и всегда конкретные лица стоят у меня перед глазами, что бы мы ни делали в нашем инклюзивном направлении. Я очень хорошо представляю, для кого конкретно я это делаю.

Чего сейчас больше – радости или страха?

РЕКЛАМА – ПРОДОЛЖЕНИЕ НИЖЕ

Много тревоги, потому что будущее неизвестно, это всегда немного пугает, поэтому мне кажется, что радоваться пока рано, тревоги и неуверенности гораздо больше. Очень страшно, что это превратится в такую потёмкинскую деревню, что мы упустим содержание, что мы чей-то голос не услышим, что мы кого-то обидим или кого-то не учтем. Очень страшно, что музей откроется, а он старый довольно и там будут зоны, которые недоступны. Это само меня не пугает, а вот сумеем ли мы правильно объяснить, почему это так, рассказать, почему такие зоны есть. Много тревоги, больше, чем радости.

Познакомиться с программой инклюзивных событий в Политехническом музее можно здесь.