«Муж заставил меня сделать грудь и отправил в стриптиз»: история узбекской девушки о насилии, тюрьме и зависимости

Надира, где вы выросли, какой была ваша семья и как вы оказались замужем за человеком, который, судя по книге, принес вам столько страданий?

Я родилась в 1966 году, 6 января. Все смеялись, что три шестерки получилось. Мама с папой физики, в молодости жили в Москве, защищали кандидатскую, и самые ранние годы моей жизни прошли в Дубне, Пущино. Потом родители моей мамы уговорили их вернуться, потому что по узбекским законам девочки не должны жить где-то в другой стране. Моей маме 87 лет, и только сейчас она говорит о том, что, господи, какая она глупая была, столько возможностей было, и все упущено из-за традиций. Думаю, что и я тоже многое из-за них упустила.

В Узбекистане родители работали в ведущих институтах Ташкента, завкафедрой, парторгами. Так что дома у нас было классическое советское воспитание, помноженное на узбекские традиции и мамин характер. Она очень умный человек, но всегда была жёсткая и очень требовательная к детям. Нас в семье трое: я старшая, после меня родились еще сестра и брат. Я маме благодарна, что благодаря ее требовательности я как мухомор — куда кинешь, там я смогу выжить. Я и в тюрьме смогла выжить столько лет. Но это же, думаю, было одной из причин, почему я там оказалась. Покорность воспитывалась в нас с детства. Папа при этом был мягкий человек, и приучал доверять своим решениям. Говорил: выстрелила — не беги за пулей. То есть: приняла решение — и не бегай уже за ним.

Мама много работала, готовилась к лекциям по ночам, и я росла в основном у бабули в деревне. Много гуляла, природа была моим всем, много читала. Скучала по маме. Эта нехватка материнской любви она во мне как будто всю жизнь сидит. Хотя мама меня всегда любила, конечно, это я знаю. Просто не очень принято было показывать.

Мама хотела, чтобы я получила хорошее образование, вышла замуж за достойного человека, стала приличной женой и матерью. А я читала Бальзака и Мопассана и мечтала стать актрисой. Конечно, даже думать было нечего о такой карьере. Я закончила школу на отлично, готовилась в медицинский, но провалила экзамены. И папа, по блату, чтобы не было стыдно перед родственниками, устроил меня в Текстильный институт. Там я училась на конструктора швейных изделий и там встретила свою первую любовь.

Он был единственным мальчиком среди 70 девочек. Родители были довольны, что одни девчонки, потому что мальчики — это было плохо, нельзя. И тут единственный парень, очень красивый, и мы влюбились друг в друга. Любовь эта была несчастной. Он был арабом, это был позор для узбечки. С ума сошла, какой замуж, так мне сказали, когда я радостная пришла рассказать, что вот, мы хотим пожениться, он меня сосватает. И хлоп, закрыли меня дома. А потом отправили к родственникам в Москву. Я оттуда сбежала, прилетела в Ташкент, мы встретились, прятались по общагам, ели пятикопеечные пирожки, были счастливы, даже подали документы в ЗАГС, но жениться нам так и не дали. Родители меня нашли, заставили забрать заявление. Папа меня тогда ударил, мой добрый папа. Родители меня любили, но считали, что делают лучше для меня, я ведь пошла по плохому пути, связалась с иностранцем, меня надо спасать. Меня спешно выдали замуж за другого, и ту свою любовь я больше ни разу в жизни не видела.

Первый муж, Улубек, был хорошим человеком. Молодой ученый, умный, добрый, интеллигентный, в очках. Образованный и очень европеизированный, с ним было интересно. Все время смеялся: «Ты меня все равно полюбишь, потому что я лапочка!» Я его полюбила, только сказать не успела. Мы поженились, прожили несколько месяцев, и он уехал в Москву, где готовился защищать кандидатскую. У меня родилась дочь, и спустя несколько месяцев я тоже прилетела в Москву, устраивать её в детский сад, чтобы переехать вместе к Улубеку. Когда мне нужно было вернуться за дочерью в Ташкент, Улубек решил проводить меня в такси до Домодедово. По дороге в аэропорт случилась авария, муж погиб. В больницу его привезли еще живого, я ему кричала: я тебя люблю, я тебя люблю, не умирай. Но спасти его не смогли.

И вот я молодая вдова с маленьким ребенком на руках. Оставаться одной в нашем обществе — это неприлично. Уже «порченая». Женщины думают, что я на их мужей смотрю, уведу еще, а мужчины думают, что я замужем уже была, значит можно все, и нечего, как говорится, девочку из себя строить. Такое представление. При этом я всегда была веселая, открытая, одевалось ярко, а это у нас принимается за кокетство... В общем, родители срочно нашли мне мужа.

У Эльнара, знакомого моего дяди, тоже талантливого молодого ученого, недавно умерла жена от лейкемии. На руках маленькие сын и дочь. Идеальная пара, вдовец и вдова. Детям нужна мать, мужчине нужна жена, и мне есть о ком заботиться. Когда я его спросила в конце нашей первой встречи, понравилась ли я ему, он сказал: «У англичан есть такая пословица: на какую лошадь сядешь, такая и понравится». Мы расписались в ЗАГСе, а никах, мусульманскую свадьбу, он делать отказался — некогда, потом. Так что и настоящей свадьбы, положенной по традиции, у нас не было. Какой никах, какие родственники, ты что, там дети страдают, давай переезжай ко мне прямо сейчас. И моя роковая ошибка, что я сразу переехала к нему — одна, без своего ребенка. Я думала, что да, там маленькие дети, они потеряли мать, надо о них сначала позаботиться. И меня уговорили оставить дочь моей маме. И еще один момент был, это я сейчас знаю, что это тревожный знак. Он спросил, хорошие ли у меня отношения с матерью, а я сказала: не очень. Он обрадовался: мол, так даже лучше. Сейчас-то я знаю, что так ведут себя абьюзеры — отделяют тебя от твоего окружения, обесценивают его. А тогда я и слов таких не знала. Муж сказал — надо делать. Так я оказалась замужем за человеком, которого не любила, который не любил меня, разлучилась с дочерью и пришла к тем событиях, которые я описываю в книге.

Надира рассказывает, что вскоре после женитьбы её второй муж улетел в США, куда его пригласили преподавать. Спустя некоторое время он настоял, чтобы Надира перебралась к нему. В городе Эль-Пасо, где они обосновались, Надира скучала по детям и хотела вернуться домой. Но Эльнар убедил её, что у него образовались большие долги за лечение и Надире нужно остаться, чтобы поддерживать его и помогать ему зарабатывать. Надира устроилась официанткой в заведение, где танцевали стриптиз. Наблюдая за тем, сколько зарабатывают девушки-танцовщицы, муж Надиры начал убеждать её стать стриптизершей — так они быстрее отдадут долги и смогут воссоединиться с детьми. Чтобы соответствовать параметрам танцовщиц, Надира, по настоянию мужа и его подруги, похудела и сделала пластическую операцию, увеличив грудь до пятого размера. Чтобы заглушить чувство стыда, Надира начала употреблять алкоголь, а затем и наркотики. Не имея возможности связаться с семьей, потому что, по слова Надиры, эти контакты контролировал Эльнар, она выполняла все, что требовал муж.

Надира, но как же так? Это тот самый вопрос, который не может не возникнуть, когда читаешь вашу книгу и когда слушаешь ваш рассказ. Ваш муж унижал вас, манипулировал вами, обманывал, угрожал, бил, жил при вас с другими девушками, забирал ваши деньги... Простите за то, что спрошу вас об этом: почему вы не ушли?

Понимаете, это все ведь происходило не в один момент. Все шло к этому постепенно. Один неправильный шаг, второй, здесь уступишь, здесь поверишь, он все время жалуется на здоровье и на то, что скучает по умершей жене, все время говорит о том, что я должна его поддерживать. Все время обманывает, что нам еще и еще нужны деньги, много денег, чтобы закрыть долги, чтобы привезти детей. Когда начинаю сопротивляться, угрожает, что расскажет моей семье, чем я тут занимаюсь. Хотя все, чем я занималась, организовал он. Страх, тоска по детям, чувство вины перед всеми. Я, воспитанная в строгой семье, боюсь, что мама узнает, что я танцую в стриптизе и пью. Сказать, что это муж меня заставил? Даже не представляла тогда, что это возможно. И нет денег — он все забирал себе. И говорил, что моя виза привязана к его, никуда я уехать не смогу. И не с кем поговорить, и негде даже прочитать про что-то такое, чтобы раз и ты осознала: так ведь это про меня, это насилие, так со мной нельзя. Я хочу, чтобы сейчас девушки, женщины, которые будут читать мою книгу, увидели, как это бывает. До чего нас доводит слепая покорность. Меня она довела до того, что я не хотела жить. Только в тюрьме я начала понимать, с кем рядом жила и что это такое вообще было. Только в тюрьме я понемногу пришла к свободе, которой у меня за её стенами никогда не было.

Надира отказалась признать вину и заключить сделку, благодаря которой она могла бы выйти на свободу меньше чем через год после суда. Её надежды убедить суд в том, что она сама была жертвой своего мужа, не оправдались. Адвокат отказался поддерживать эту линию защиты, Надиру приговорили к пяти годам тюрьмы. Апелляции она подвала уже позже, с другим адвокатом — Аннабель Питерсон. Публикуем фрагмент книги, в которой между Аннабель и её подзащитной происходит диалог, раскрывающий суть психологического насилия.

Аннабель посмотрела на меня с раздражением; вероятно у меня был вид побитой собаки.

— Надира, прежде чем взять твое дело, я разговаривала с психологом. Он утверждает, что ты сама была жертвой унижения и насилия и соответствуешь всем определениям жертвы контроля и жестокого обращения с целью получения финансовой выгоды. Ты сама жертва абьюза и торговли людьми. Мистер Баттон (первый адвокат — прим. ред.) распознал в тебе все эти признаки, но ничего не делал. Он не нанял психолога, не допросил людей, которые работали с тобой в клубе и видели, как твой муж приходил и забирал деньги, как он привозил и отвозил тебя.

— Да, это все в клубе знают и видели, но никто не хочет свидетельствовать. Так сказал мистер Баттон.

— Я разговаривала с мисс Варгас (официанткой — прим. ред.). Она подтверждает, что ясно чувствовала и видела, как твой муж относится к тебе, потому что она работает в приюте для жертв домашнего насилия. Поэтому она и обратила внимание на твое поведение и поведение твоего мужа. Она готова свидетельствовать, что ваши отношения не входили в категорию нормальных.

Аннабель долго объясняла мне с точки зрения психологии все, что я пережила в жизни с Эльнаром. ≪Жертва≫, ≪абьюз≫, ≪токсичные отношения≫, ≪домашнее насилие≫ — вся эта терминология тогда мне была чужда. Я, может, и поняла то, что миссис Питерсон хотела донести до меня, но не могла принять это.

— Да, я была страшно несчастна в браке, но я была жена, а Эльнар был мужем. У нас в Узбекистане женщины живут ещё хуже.

— Ты оправдываешь его, ты не видишь и не принимаешь того, что случилось с тобой. Мне нужно понять кое-какие вещи, чтобы иметь полную картину случившегося, — Питерсон сокрушенно покачала головой. — Я должна знать, насколько далеко я могу идти против Эльнара, и задействовать всех возможных свидетелей. Мы должны быть готовы к новому разбирательству на суде присяжных. Но для этого ты сама должна сейчас постараться понять все, утвердиться в решении отделить свое дело от дела Эльнара и идти против него, даже если твое решение увеличит его срок. Ты готова отвечать на мои вопросы?

— Да, миссис Питерсон.

— Итак, — я поняла, что это будет непростой разговор. — На допросе ты сказала, что Эльнар заставил тебя стать стриптиз-танцовщицей, а потом обвинял, что ты сама согласилась и тебе это нравилось. Постарайся вспомнить, как это произошло.

— Мне не нужно стараться вспоминать, я помню все. Мне было больно, обидно и горько, что мой муж настоял на том, чтобы я работала в клубе, но потом я привыкла и просто утонула в мире разврата. Там мне было легче находиться, чем с мужем. В той реальности не было боли и не было страданий, и... я пила. И потом, чем больше я приносила денег, тем лучше Эльнар ко мне относился, он не читал многочасовые лекции. А еще у меня появилась возможность прятать кое-какую наличку, и я могла звонить детям и маме с телефонов своих подруг тогда, когда хотела. Конечно, у меня бывали срывы, и я не хотела идти на эту работу, но мой муж устраивал такие скандалы, что я жалела о своем желании остаться дома.

— Так все-таки тебе нравилось быть в клубе и уходить с клиентами?

— Очень тяжело ответить на этот вопрос. И да, и нет. Это было мое убежище, да и потом, это оправдывало мое пристрастие к алкоголю... Думаю, моя философия была такой: ≪Моя жизнь не стоит ничего. По крайней мере, я смогу привезти свою дочь в США, чтобы у нее не было такого традиционного и покорного воспитания и она росла в стране без маразматических патриархальных устоев≫. Но я обманывала себя. Я просто отошла от дочери и утонула в алкоголе, наркоте, и я чувствовала себя красивой, успешной! Тем не менее обида и боль от того, что я, образованная и замужняя женщина, вынуждена заниматься этим ремеслом, часто приводили меня к нервным срывам. Миссис Питерсон, понимаете, что самое страшное, я боялась его необъяснимым, животным страхом. Я боялась его глаз! Ему больше не нужно было говорить мне речи. Достаточно было просто взглянуть на меня, чтобы я начала дрожать и делать все, что он хотел.

— Надира, ты когда-нибудь пробовала сказать: ≪Нет, не поеду в Америку, не хочу≫?

— Конечно! У нас были страшные скандалы. Но он всегда придумывал (только теперь я это понимаю) критические ситуации и забирал меня в Америку. Вот один из таких эпизодов. Уже к 1996 году родители Эльнара и мои не на шутку были рассержены и обижены тем, что мы оставили детей. Мой дядя, который работал в президентском аппарате в то время, хлопотал о том, чтобы Эльнар получил должность директора узбекско-американской торговой палаты. Эта должность очень понравилась Эльнару. Эльнар в срочном порядке прилетел в Ташкент. Но должность он не получил. Эльнар был невероятно зол, обвиняя моих родственников, что они специально сыграли с ним такую злую шутку. Но его злость, конечно, выливалась на меня. Каждый божий день был скандал, что мои родственники угробили его жизнь, а я, их дочь, гроблю его жизнь дальше. Эти крики и бессонные ночи, его ночные пятичасовые лекции по каждому поводу доводили меня до истощения. Он, по-моему, и сам верил во все это: ≪Теперь нам нужно все начинать сначала в Америке. У нас все пропало, потому что я все продал, чтобы скорее прилететь в Ташкент, и у нас ничего не осталось в Америке≫. День и ночь причитал он: ≪Не должно быть никакой речи о детях, о том, чтобы их взять в Америку, а тем более чтобы родить еще одного бедняка≫. Чтобы не иметь еще детей —я была два раза беременна в 1997 году, — он сам меня отвез на аборт. Наконец мой дядя помог Эльнару получить должность регионального советника в ООН. Но Эльнар все равно был недоволен и орал еще больше: ≪А все, что мы потеряли? А кто это все возместит? 1000 долларов в месяц! Курам на смех! Они думают, что я стою только 1000 долларов? Мы все потеряли! Мы все потеряли!≫ Действительно, он и сам верил в это, я так думаю.

— Да не верил он ни во что, Надира. Он не верил! Это всем известная манипулятивная политика психопата — газлайтинг называется.

— А это еще что?

— Это их стратегия, направленная на то, чтобы разрушить твое чувство реальности. Ты же сама говоришь, что он вел сводящие с ума беседы, в которых обесценивал и ставил под сомнение все твои мысли, эмоции и восприятие. Таким образом он выматывал тебя до такого состояния, что ты уже была не в силах бороться с ним. В случае, о котором ты мне рассказываешь, он повез тебя на аборт. Я уверена, такое происходило в каждом случае. Ты обращалась к кому-нибудь из семьи — или твоей, или его —за помощью?

— Нет. Он тогда ясно сказал мне: ≪Одно твое неверное движение — и я раскрою всем правду, что ты алкоголичка, наркоманка и проститутка≫. Это первое. А второе — кто бы мне поверил? Никто бы не поверил. Все обожали Эльнара, и он всегда знал, что говорить моим родственникам и своим друзьям. Он никогда не ел и не ложился спать без меня. Это было так трудно понять, и все вокруг, включая мою семью (и меня тоже), думали, что он просто так сильно меня любит, что не может провести ни секунды без меня. Он должен был быть рядом. Поэтому у меня даже не было мысли рассказать кому-либо о своей жизни.

— Уточни, какой это год?

— 1997 год. Да и что бы я рассказала? Я не могла оформить все это даже в своем тупом мозгу — все время чувствовала себя виноватой и не могла толком ничего никому объяснить. А Эльнар всегда говорил мне, что я психически неуравновешенная и всегда придумываю себе истории и потом верю в них.

— Ну это вообще классический маневр психа — делать из жертвы виноватую даже в своих неудачах и заставить тебя поверить в то, что это ты виновна! Ты и сейчас чувствуешь, что виновата в том, что случилось.

Надира, в вашей книге тюрьма описана как место женской взаимоподдержки, место настоящего сестринства — вам не приходилось встречаться с таким явлением до этого?

Нет, не приходилось. Женщинами я была окружена только в клубе, но во-первых, там отношения в коллективе были в основном ужасные, потому что конкуренция. А во-вторых, даже с ними мне не давал общаться Эльнар. А в тюрьме мы все были объединены одной бедой, и у многих раскрывались эти женские, материнские черты — стремление помочь, позаботиться.

Вы вернулись в Узбекистан в 2007 году. А книга выходит только сейчас. Почему у нее был такой долгий путь?

Я никогда не считала себя писательницей. Но в тюрьме постоянно что-то писала, вела дневник, пыталась понять, что со мной происходит, писала письма родным. Все эти записи остались у меня, я думала о них. И в 2022 году, на пробежке, я увидела на улице рекламу писательских курсов. Еще несколько лет складывалась моя книга. Труднее всего знаете что было? Все это заново переживать — листать, вспоминать. А потом выбросить лишнее. Изначально в книге было больше тысячи страниц.

Как вы думаете, как отреагируют на книгу в Узбекистане? И как бы вы хотели, чтобы на нее отреагировали?

Думаю, для многих это будет значить, что я позорю себя, свою семью, своих многочисленных родственников. Мужчины скажут, что я это делаю ради хайпа. Но мне важно было написать это. Я хочу, чтобы у женщин была возможность прочитать и понять: так нельзя. Я знаю, что, возможно, потеряю кого-то из своих учеников (сейчас Надира работает преподавателем английского — прим. ред), но я уже так много боялась в своей жизни, что сейчас мне уже не страшно. Я хочу это сделать для других женщин. Девочки, которых я сегодня вижу, более свободные, более независимые, хотя и они все еще зависят от общества. Все еще есть браки по договорённости, когда старшее поколение знакомит молодых, и потом они живут без любви, и во многих семьях нормально бить жену, и нормально, что свекровь издевается над невесткой. Да даже в своих родных семьях это происходит. У меня недавно была молодая ученица из очень обеспеченной семьи, которая испытывает абьюз со стороны отца, но она не может этому противостоять. И она выбирает быть в семье одной, а в обществе — другой. Но у нее хотя бы есть этот выбор. Мое поколение ещё больше зависит от своего окружения, хранит этот образ порядочной узбекской женщины. Покорной, готовой слушаться. Ты живешь в чужой семье, и должна спрашивать разрешения, чтобы повидать маму. Чтобы развестись, тебе нужно обращаться в махаллинский комитет — то есть комитет твоей общины, ждать их решения, потом нести от них решение в суд, потом суд несколько раз будет рассматривать твое дело, а потом уже разведет, спустя год. И то, что муж бьет, издевается, раньше даже не было причиной развода. Психология молодого поколения, конечно, изменилась. Но и они, тем не менее, против родителей не пойдут. Они могут делать реактивные вещи, убежать или еще что-то такое. Но это может закончиться очень плохо.

Главная цель моей книги — научить женщин не молчать, говорить. Сейчас, кстати, есть проект «Немолчи» с телеграм-каналом, где азиатские женщины анонимно пишут свои истории, и там очень много ужасов... Если бы мне в свое время попался такой канал или такого типа книга, я бы себе задала вопрос: господи, это же на меня похоже, это же, наверное, ненормально? То есть у меня бы точно загорелись красные лампочки.

Ну и еще я думаю, что на одной книге я не остановлюсь и обязательно напишу еще. Чувствую теперь это как свою миссию — научить женщин говорить и вести открытый разговор на эти темы.