Одна из самых провокационных тем психологии, в течение многих веков вызывающая непримиримые баталии, – это тема романтической любви. Из всех феноменов психики человека, пожалуй, нет ни одного, вокруг которого в массовой культуре было бы накручено больше заблуждений, стереотипов и откровенно бредовых фантазий.
«Если мы вылечим все неврозы, сможем ли мы любить?» Психолог о современном мире
Сегодня уже понятно, что ревность и страдания – это не совсем про любовь, а скорее про зависимость. Романтические порывы, зачастую, тоже. Но какой любовь может быть в нашем новом, нетоксичном мире, где мы все больше заботимся о душевном благополучии – своем и партнера? Останется ли в будущем место для нее? Размышляет гештальт-терапевт Андрей Юдин.
На одном полюсе дискуссии чаще всего находятся психологи, психотерапевты и психиатры, относящиеся к любви без особенного благоговения и придыхания, но и с уважением к красоте и силе переживаний, которыми она иногда может сопровождаться.
Если мы все откажемся от инфантильных моделей поведения, вылечим все неврозы, как же мы будем обходиться без страданий?
На другом полюсе – любители спонтанности, свободы, непосредственности и широкого размаха души, видящие в романтической любви обязательное условие счастья и чуть ли не смысл жизни. Особенную остроту дискуссия приобретает на фоне моды на психологию, феминизм, осознанность и другие тенденции, повышающие требования к качеству отношений между людьми.
В современной формулировке вопрос звучит так: если мы все станем зрелыми, откажемся от инфантильных моделей поведения, начнем аккуратно блюсти границы, вылечим все неврозы – как же мы тогда будем обходиться без страданий, без безответных влюбленностей, в том числе в совершенно не подходящих людей, без сумасбродств, без преследования объектов страсти, пьяных звонков, слабостей, приступов ревности, зависимостей и так далее? Будет ли место в прекрасном осознанном обществе будущего вот этому всему, что мы привыкли называть «настоящей» любовью?
Задача хорошего гештальт-терапевта в подобной ситуации – не давать прямого ответа на вопрос, а запутать ситуацию окончательно, поэтому я дам сразу два ответа, причем они будут противоречить друг другу, но при этом парадоксальным образом будут верны.
Будущее без романтической любви
С точки зрения современной психотерапии, беспокойство любителей романтики отнюдь не беспочвенно. Для профессионала практически все содержание мировой любовной лирики, повествующей о страстных влюбленностях и сопровождающих их мытарствах, страданиях и трагедиях, – это в первую очередь клинический материал (порой гениальный и невыразимо красивый, но тем не менее). Как выяснили психоаналитики еще в первой половине XX века, психика человека обладает волшебной способностью: если какая-то ее часть в процессе формирования личности оказывается хронически фрустрированной, отвергнутой родителями, не отраженной миром, то психика бессрочно консервирует эту часть, откладывает ее на потом, до лучших времен, пока не найдется кто-то, кто сможет ее напитать и дорастить. В популярной психологии такие части психики для упрощения часто называют фигурой «внутреннего ребенка».
Таким образом, то, что в массовой культуре (литературе, музыке, кино) выставляется как эталон страстной влюбленности, чаще всего представляет собой, выражаясь языком поппсихологии, набор переживаний одинокого, брошенного «внутреннего ребенка», внезапно ожившего в присутствии партнера, похожего на хорошую маму или хорошего папу. Когда эта часть психики оживает, она испытывает широкий диапазон очень сильных и полярных по своей природе чувств – от хлещущих через край бесконечной любви и восторга до ненависти и депрессии. Объединяет эти переживания одно – их тотальная, затапливающая природа, и являются они, как бы неромантично это ни звучало, побочным следствием фрагментарного недоразвития психики или, выражаясь более гуманистическим языком, следствием плохого контакта с собой.
Поскольку эти переживания живут в очень глубоких слоях психики, они часто наделены колоссальной интенсивностью и на фоне депрессивно-приглушенной жизни современного городского человека являются ярким проблеском среди серых будней.
Для многих людей, даже если романтическая влюбленность состояла из сплошного страдания и закончилась неврозом, такой опыт тем не менее является ярчайшим событием за всю жизнь, в котором они переживали себя максимально живыми и которое они вспоминают до глубокой старости с благодарностью и ностальгией.
Плохая новость для романтиков заключается в том, что по мере повышения благосостояния и психологической культуры общества люди неминуемо начинают вырастать более здоровыми, и поводов для такого рода «перекрученных» переживаний во взрослом возрасте у них становится все меньше. Благополучная жизнь и счастливое детство с любящими, эмоционально включенными родителями и поддерживающей образовательной средой формируют у человека более гармоничную психику с меньшим объемом отщепленного психического материала, только и ждущего, «об кого бы актуализироваться».
Будущее с романтической любовью
Оптимистичная новость для сторонников романтики и страсти заключается в том, что эти изменения в психологии и культуре человечества имеют значительные ограничения.
- Во-первых, эти изменения происходят уже несколько тысячелетий и продвинулись не так уж и далеко. Конечно, для современного городского жителя, нагруженного ипотекой и пробками, трагедии Отелло или Ромео с Джульеттой выглядят несколько преувеличенно, но суть переживаний людей изменилась с шекспировских времен значительно меньше, чем внешние способы обхождения с ними.
- Во-вторых, совсем нетравматичного детства и взросления не существует в природе, поэтому какое-то топливо для невротических влюбленностей будет аккумулироваться даже в самом благополучном обществе просто в силу устройства человеческой психики и отношений.
- В-третьих, никто не отменял подростковый период, в котором романтическое влечение уже вполне возникает, и при этом оно более интенсивно просто в силу новизны ощущений и высокой гормональной обеспеченности, которая служит в качестве усилителя для любых эмоций. Поэтому, как далеко общество ни зайдет в деле повышения осознанности и зрелости, первая любовь для человека всегда будет оставаться первой любовью (конечно, если мы все превратимся в киборгов или думающую пыль, вопросы романтической любви, скорее всего, будут наименьшей из наших проблем).
Но намного важнее этих ограничений, пожалуй, то, что романтическая любовь выполняет в современной человеческой культуре важнейшую функцию – для многих людей переживание интенсивных эмоций является главным, а иногда и единственным способом почувствовать себя по-настоящему живыми во всей глубине своего бытия.
Причем куда более живыми, чем это возможно с использованием искусственных костылей в виде алкоголя, наркотиков или экстремального спорта, дающих отдаленно похожие ощущения временного «оживания», но с совершенно другими рисками и побочными эффектами.
Поэтому, если и можно ожидать, что человеческое общество когда-то в целом перерастет потребность в страстной романтической любви со всеми ее патологическими и невротическими проявлениями, произойдет это точно не при нашей жизни – вероятно, даже не при жизни наших праправнуков.
И тогда на повестке дня остается последний вопрос: а как же жить человеку (не столь важно, в будущем или в настоящем), если его психика уже «сожгла» и переработала материал, из которого формируются романтические влюбленности? Не умрет ли он от скуки, живя в скалькулированных, предсказуемых, скучных отношениях?
Настоящее с зрелой любовью
Мой ответ – однозначно нет. С психологической точки зрения, острая романтическая (читай – невротическая) влюбленность – это переживание не вполне «контактное». Находящийся в нем человек находится в отношениях как бы сам с собой, проецируя неосвоенную часть своей собственной психики на подходящего для этих целей партнера. Другого человека он при этом не видит вообще, хотя все свое счастье и невзгоды он ошибочно ассоциирует с внешней фигурой, воспринимая ее как ключ к внутреннему сундучку с психическими сокровищами.
Но самое интересное начинается тогда, когда ключ найден, сундучок открыт, а сокровища инвентаризированы и встроены в ежедневную психическую жизнь – иными словами, когда психика «дорастает» до высоких уровней зрелости и целостности либо в силу достаточной поддержки среды, окружающей человека, либо в результате успешной долгосрочной психотерапии.
Парадоксальность ситуации заключается в том, что зрелая любовь подразумевает гораздо более глубокие, мощные и разнообразные переживания, чем любовь инфантильная, но, поскольку она не вызывает таких грубых и зрелищных эмоциональных фейерверков, как раскачивание незрелой психики, с «пиаром» у нее все значительно хуже.
Сравнение этих двух видов любви заставляет вспомнить старинный еврейский анекдот про пожилую пару, внезапно выяснившую, что то, что они много лет принимали за оргазм, на самом деле было астмой. В то время как несчастный человек порой готов петь всему миру под гитару о своем несчастье, счастливый и удовлетворенный человек, как правило, совершенно не испытывает такой потребности – он слишком занят тем, что у него и так есть, и не очень-то нуждается в публичности. Поэтому высший оптимизм ситуации для меня заключается в том, что никакое повышение осознанности, никакая борьба с токсичностью и созависимостью, никакое выстраивание границ не угрожает способности человечества переживать любовь и счастье.
Формы проживания этих чувств могут трансформироваться вместе с человеческой культурой, но суть их не меняется – просто психические искажения, сквозь которые эти чувства проживаются человеком, становятся все менее и менее грубыми, постепенно открывая человечеству более прямой и более счастливый путь к настоящей, зрелой, «контактной» любви – любви, в которой, возможно, не будет места рифмам из серии «любовь-кровь», но зато есть место не только любящему, но и Другому.
В конце концов, если верить крупнейшим мировым религиям, в один голос твердящим, что Бог есть любовь, то что может этой любви помешать?