Она делала украшения для Tiffany и красиво чудила: блеск и бунт Эльзы Перетти

Этот браслет можно надеть только на руку, для которой он был куплен –правую или левую. Обманчиво безликий, он потрясающе индивидуален. Обманчиво простой, он был сложен в разработке – во времена, когда не было всех этих 3D технологий, и подгонять изгибы во время дизайна пришлось вручную. Bone Cuff моментально стал классикой. В 2020 году Tiffany&Co., на которую полвека работала Перетти, выпустила лимитированную серию «Манжеты» в металлах разного цвета и даже со вставками из дорогих камней... Но Перетти – намного больше, чем один, пусть и легендарный, браслет.

А началось всё довольно банально для человека с миллионными гонорарами: Эльза родилась в богатой, очень богатой семье.

Фердинандо Перетти был одним из самых состоятельных людей в Италии. В 1933 году он основал нефтяную компанию, и чем больше людей покупало автомобили, тем больше он богател. От его двух дочек, чтобы пользоваться щедростью отца, требовалось одно: быть хорошими итальянскими девушками. Одна дочь смогла. Другая – нет. Другую звали, конечно, Эльза.

Она получила блестящее образование. Школу заканчивала в Швейцарии, где моментально вошла во вкус самостоятельности. Чтобы подвести под самостоятельность финансовую базу, подрабатывала: давала уроки итальянского и инструктировала желающих покататься в горах на лыжах. В Италию она вернулась уже совершенно взрослой по своим привычкам девушкой и поступила учиться на специальность дизайн интерьеров, в Риме.

Проблема была в том, что родные – особенно отец – не готовы были видеть в ней взрослую девушку, которая к тому же выбирает, насколько современной или приверженной семейным традициям она будет. Постоянное давление отца (конечно, из благих, воспитательных побуждений) привело к очень эмоциональной размолвке. Эльза бросила всё и уехала в Испанию. Почти любой бы сказал – бесится с жиру.

Она сама позже своё упрямство приписывала тому, что родилась первого мая, то есть – Тельцом по знаку Зодиака. Первого мая сорокового года. Это значит, что когда она оказалась в Испании, на дворе начали буйствовать шестидесятые. Эльза немедленно присоединилась ко всеобщему буйству. Атмосфера десятилетия оказалась в потрясающем резонансе с её натурой.

Там, в Испании, в Барселоне она моментально оказалась в кружке современных и креативных, как выразились бы сейчас. Познакомилась с Дали, став его натурщицей. Нашла работу моделью. Стала вращаться в кругу местных творцов-диссидентов (в то время в Испании стоял франкистский режим). Завела любовника – замуж при Франко лучше было без долголетней проверки отношений не выходить, развод не предполагался, финансовая самостоятельность замужней женщины — тоже.

Но, пожалуй, главное – познакомилась с архитектурой Гауди, испанского гения зодчества, одержимого идеей переноса в города природных текучих, кривых, плавных форм. Почему главное? Потому что позже это серьёзно повлияет на её работу в ювелирном дизайне.

Шестидесятые пошли на спад. Любовник оказался ревнивым мачо с тяжёлой рукой. Дали нахваливал Франко, величайшего, по его мнению, правителя Испании – несмотря на то, что сам Дали считался другом убитого франкистами поэта Федерико Гарсиа Лорки. Творцы-диссиденты были весёлыми и яркими ребятами, но Эльза отлично понимала, что таких весёлых ярких ребят пруд пруди в любом городе мира. В 1968 году, с синяком под глазом – прощальный подарочек брошенного любовника – Перетти вселилась в номер одного из отелей Нью-Йорка. Пришла пора сиять на новом небосклоне.

– Никогда не любила модельный бизнес, – признавалась позже Эльза Перетти, называя это ремесло «жутковатым». Но с отцом она по-прежнему не разговаривала, а оплачивать номер в отеле было на что-то надо, и Перетти снова устроилась ходить по подиуму. Она оказалась среди «холстонеток» – моделей, работающих на дизайнера Роя Холстона, провозвестниц будущего культа супермоделей. Своих девушек Холстон вводил туда, где вращались самые перспективные в искусстве люди – в «Студию 54». Эльзу там быстро полюбили.

В «Студии» дозволителен был почти любой эпатаж, но строго запрещены дебоши. Спиртное здесь лилось рекой, кокаином был близок к снегопаду, музыка играла самая модная, но главным было не это. Главным были люди. Перетти очень быстро сдружилась с такой же экспрессивной, как она сама, актрисой Лайзой Минелли, и – что немного удивительнее – с гораздо более спокойным художником Энди Уорхоллом.

Однажды Эльза устроила скандал и разбила бутылку спиртного прямо на танцполе. Естественно, больше она в студию приходить не собиралась – после такого туда и не пускали. Уорхолл был в ужасе: «Без неё хоть вообще из дома не выходи!» Стив Рубелл же, один из сооснователей клуба... Неделю умолял Перетти забыть досадный инцидент и прийти на вечеринку. Без неё «Студия 54» была уже не той.

Кажется, именно в клубе Перетти познакомилась со своим следующим мужчиной – скандальным фотографом Хельмутом Ньютоном, некогда бежавшим из нацистской Германии. И он же оставил одну из самых знаменитых её фотографий: в костюме зайки Playboy, на одной из крыш Нью-Йорка, на фоне города. Образ не был продуман заранее. Перетти вынула из шкафа костюм, в котором щеголяла на недавней вечеринке, надела его на колготки сеточкой (не смущаясь тем, что они продраны) и вышла на крышу. Заодно покурила. Она и не думала, что фото войдёт в историю – они с Ньютоном просто хотели подурачиться.

Тем временем у неё зарождалась параллельная жизнь. Не модных показов и гламурных вечеринок, а личного творчества. Она принялась делать собственные серебряные украшения. Почему серебряные? Ну, серебро ей шло. Поначалу это были безделушки, явно подражающие Гауди – с отсылками к образами ракушек и других природных форм. Постепенно она давала волю своей фантазии и своему стилю. Делать украшения оказалось удивительно приятно, приятнее, чем рисовать дизайны интерьеров: новое ремесло давало Перетти множество тактильных ощущений.

Холстон на странные эти украшения моментально сделал стойку. Когда к нему зашла на примерку Минелли, он убедил её примерить парочку кулонов от Перетти. Они необычно играли и с внешностью Лайзы, и с платьем Холстона, и Минелли моментально перешла в разряд постоянных клиентов Эльзы. Естественно, стоило ей несколько раз выгулять эти украшения, и ими заинтересовались другие дизайнеры и их клиентки. Так Холстон дал Перетти-ювелирше путёвку в новую профессию.

Через несколько лет Холстон закажет Перетти разработать дизайн для флакона его духов и предложит на выбор в качестве вознаграждения крупную сумму денег или меховое манто. Эльза выберет соболиное манто. А ещё через два года дома у Холстона швырнёт дорогущие меха в камин – обидится на его холодный тон. И после этого уедет из США, в Каталонию, в глухую разрушенную деревушку. А пока она продолжила покорять серебро, создавая новый вид роскоши – остромодный и как будто стоящий вне времени.

Когда об Эльзе заговорили, с ней поспешила заключить контракт знаменитая ювелирная компания Tiffany&Co. Ещё вчера Перетти снабжала серебряными украшениями друзей-модельеров, а уже сегодня, едва войдя в семидесятые, разработала браслет, которому суждено было стать легендой. Когда Перетти заключала контракт с компанией, Холстон настоятельно рекомендовал ей не продавать права на своё имя, которое может стать брэндом. Сам он, увы, уже на этом попался – и потерял много денег, которые могли бы течь прямо ему в карман.

Tiffany&Co. тогда предпочитала продажу роскошных золотых украшений – но Перетти умудрилась сделать роскошным серебро, и знак равенства между «Тиффани» и «золото» перестал существовать. Доля же прибыли, приходившая в компанию благодаря Эльзе, стабильно стремилась к 10%. Это означало миллиардные прибыли и для компании, и для самой Перетти.

В семьдесят седьмом году журнал Newsweek вышел с фотографией Эльзы на обложке. Этот номер случайно увидел в Италии Перетти-старший. Он поспешил купить журнал и заказал перевод статьи, посвящённой его дочери – огромного панегирика, воспевавшего революцию в ювелирном дизайне, совершённую женщиной. Революцию там называли величайшей со времён эпохи Возрождения. Перетти понял, что зря считал строптивую дочь пропавшей – во всех смыслах. Возможно, он даже заплакал над статьёй от гордости и раскаяния, но этого уже не знает никто.

Отец и дочь помирились. Увы, всего их общения оставалось несколько месяцев. Вскоре после примирения Фердинандо Перетти умер. Он оставил большое наследство: 55% послушной дочери и 45% – непокорной. Эльза шокировала весь мир, тут же, чуть не над неостывшим телом, затеяв судебную тяжбу с сестрой. Она требовала, чтобы наследство было разделено поровну, 50/50, и никак иначе. Неужели можно быть такой алчной?

Перетти суд выиграла. Все полученные от отца деньги она использовала, чтобы основать благотворительный фонд имени Фердинандо Перетти. У этого фонда никогда не было специализации. Помощь в постройке и обеспечении школ, права женщин, лечение детей, спасение экологии – Эльза лично просматривала каждую заявку и выделяла (или нет) крупную сумму денег. Естественно, в этот фонд она вкладывала и свои прибыли.

Этим повороты её судьбы не ограничивались. В Порто-Эрколе, итальянской деревушке, она влюбилась в водителя грузовика, врезавшегося в ворота башни, купленной Эльзой Перетти. Она вышла поскандалить – и нашла себе мужчину на следующие двадцать три года. Правда, потом она довольно прохладно уточняла: десять из них были счастливыми.

Что касается деревушки в Каталонии – Перетти купила её полностью. Все дома с обваленными крышами, местную церковь, дороги, буквально всё. И потратила кучу денег и сил на реставрацию этого чудесного осколка каталонской культуры и истории. Отремонтировала каждый дом и церковные интерьеры. А ведь поначалу она даже спала прямо на скамейках под открытым небом – настолько опасно было входить в здания!

Среди добрых дел Перетти были также финансирование программы по сохранению археологического комплекса Эмпуриес в Каталонии и коллекции снимков испанского фотографа Ориоля Маспонса. Неудивительно, что в 2013 году она стала первой в истории лауреаткой премии Национального совета культуры и искусства Каталонии иностранного происхождения.

Она умерла в своей деревне, в своём доме, в своей постели, в своей Каталонии. Во сне. В восемьдесят лет. Вероятно, счастливая. 18 марта 2021 года. После неё остался фонд – который теперь носит также и её имя, множество созданных ею предметов интерьера и ювелирного искусства – в том числе в музеях разных стран, и очень добрая память.