Три атаманши, чьими историями пугали друг друга советские дети тридцатых годов

После революции, во время Гражданской, атаманшами в «белых» казачьих отрядах звали женщину, исполнявшую обязанности, так сказать, коллективной супруги. По уговору, казаки её берегли от тяжёлых условий и агрессии сотоварищей, одаривали подарками, но отказать в интимной связи она притом не могла никому. Таких атаманш отличал мужской костюм – казачьи жёны надеть его считали на грех. После того, как у женщины заметно проявлялась беременность, ей подыскивали место для проживания и оставляли некоторое количество денег.

Но были и до революции, и после другие атаманши – предводительницы разбойничьих или повстанческих банд. Легендой стала атаманша Алёна Арзамасская – главная пропагандистка Стеньки Разина. Многие верят, что Марьину рощу назвали в честь атаманши Марьи. Соратницу разбойника Кудеяра иногда поминают как атаманшу Анну. Под крылом Нестора Махно в Украине орудовала атаманша Маруся, которую вспоминают до сих пор. А в России двадцатых гремели имена своих атаманш.

Историк Вячеслав Ященко выпустил книгу с хлёстким названием «Извергиня», посвящённую самой жуткой и запомнившейся атаманше Волгоградской области – а некогда Царицынской губернии. Такое прозвище преступнице дали при жизни, и не на пустом месте. Историями про извергиню пугали друг друга довоенные поколения детей под Царицыном-Сталинградом. После Победы у детских страшных историй появились уже новые темы, но нет-нет, кто-нибудь вспоминал кровожадную разбойницу.

В двадцатых годах на юге России творился настоящий ад. Гражданская выкашивала население – тех, кто живыми вернулся с Первой Мировой, и тех, кто оставался во время неё в тылу. Ей помогали эпидемии и неизбежный спутник этих двоих – голод. Многие казачки, которые раньше бы высмеяли идею поработать на чужого дядю, подались «в люди» — батрачить на соседних станицах. Среди них была молодая девушка Христина. В двадцать втором году она оставила дом, подыскав себе работу на хуторе Майоровском.

Весёлая кудрявая девушка приглянулась казаку Андрею Власову. Симпатия оказалась взаимной, и вскоре Андрей и Христина поженились. Но семейное счастье было кратким: Власова повязала советская милиция. Банально: за соучастие в крупной краже. При обыске у казака изъяли и опознали 50 аршин фабричной ткани. Христине осталось только смотреть, как милиционеры уводят мужа.

Но и соломенной вдовой Христя пробыла недолго. Через две неделю поздно ночью в её дверь постучались. На пороге стоял муж – оборванный, грязный, чуть ли не обмороженный, истекающий кровью из пулевой раны в руке. Муж велел Христине собираться и идти с ним. Женщина было отказалась – и мужчина в ярости в неё выстрелил, прежде, чем развернуться и скрыться во тьме. Он ушёл в прибрежные камыши – других зарослей, чтобы скрыть его, не было.

Выстрелил он, как оказалось, в одежду. Сама Христина осталась цела. Но что-то в ней после этого перевернулось, и она бросилась собирать в мешок еду – какая ни есть в хате. А потом с мешком в руках побежала к реке, искать мужа.

Они несколько недель жили в тростниковых плавнях в самодельном шалаше, пока Андрей не оправился от раны. После этого пара разыскала партизанский отряд «белых» казаков. С женой там был не только Власов – многие в отряды уходили с семьями. Две казачки посвятили Христю в партизаны, надев ей на голову будёновку. Да! Казачки-партизанки носили именно будёновки. Только без звезды. Трудно сказать, почему эта шапка стала их форменным убором.

А через несколько месяцев по Царицынской губернии пошла молва о собственной банде Христины и Андрея. Притом Андрей в этом тандеме был «вторым голосом». Банда эта уже только называла себя казачьей. Сопротивление советской власти теперь интересовало её мало.

Христинины разбойнички планировали налёты на кого угодно – лишь бы куш большой ожидался. Грабили ярмарки, кооперативы, лавочки, просто хутора. Живых стремились не оставлять, убивали с удовольствием, азартно, деловито, глумясь.

В промежутках между налётами граждане Власовы, Андрей и Христина, были для всех мирными хуторянами. Они растили виноград. Андрей ходил на рыбалку. Излишки улова и урожая продавали. Как и все, держали скотину и в свою пору косили для неё сено, смётывали в стога. В этих стогах обычно и прятали награбленное. С ними жили двое из банды, братья Горшковы. Как бы коммуной, общим хозяйством. Обычное было дело.

Кровавость налётов Христининой банды заставила местную милицию объявить поимку Извергини и её сотоварищей делом номер один. Усилия завершились частичным успехом – в двадцать пятом году был схвачен один из разбойников, который, как было ясно банде, заложит всех. Христина, Андрей и Горшковы решили срочно съехать в Ростов-на-Дону. Только поднять немного капитала для начала... Для этого они совершили последний налёт – на казачью семью Григорьевых.

В ту ночь мужчин не было дома – уехали по делам и возвращаться должны были завтра. Дома оставался глава семьи шестидесяти пяти лет, его дочь и невестка, трое внуков – мальчишки одиннадцати, тринадцати и семнадцати лет. Предполагалось, что старик и семнадцатилетний парень одного-двух даже самых наглых воров смогут от дома отвадить. Но не разбойничью шайку.

В полночь окна дома брызнули внутрь стеклом, двери – щепой. Внутрь ворвались четыре страшных человека с ружьями, в тулупах мехом наружу – как на Святки чертей изображают. Всех, кого нашли, повязали в кухне и велели молчать. Потом стали выводить по одному. Сначала деда, потом его дочь – девушку двадцати двух лет. Последними, одного за другим, мальчишек. На них не тратили пуль. Атаманша хотела насладиться зрелищем. Ради Христины жертвам рубили головы на произвольной плахе – большом чурбане. Как перед очами императрицы.

Из дома Григорьевых бандиты не только вынесли разного добра, но и угнали скот. То и другое продали позже – что, видимо, и позволило милиции напасть на след. Взяли всех, кроме Власова. Андрей снова смог уйти. Правда, через некоторое время его убили уже в другой перестрелке. Горшковых расстреляли. Христине дали десять лет, и на этом её следы навсегда теряются. Если не считать следом истории, которыми долго ещё пугали друг друга детишки в казацких семьях...

Первый советский сериал – «Тени исчезают в полдень» – смотрела вся страна, намертво прилипая к телеэкранам или, если телевизора дома не было, напрашиваясь к соседям в гости. И только сибиряки знали (или уверяли всех вокруг), что сериал снят по реальным событиям. Но одну из ключевых ролей в этих событиях сыграла женщина, атаманша. Её звали Анной Черепановой, она убила сотни людей, и её никто не мог застрелить. Даже якобы нанятый специально американский снайпер.

Рассказывали даже больше. В семидесятые, при Брежневе, пенсионер из Иркутской области решил навестить сына в Красноярске. Там в очереди в магазине его чуть сердечный удар не хватил – его соседкой оказалась старуха, в которой он узнал страшную атаманшу, некогда на его глазах страшно убившую его отца. Он был тогда мальчишкой, она – взрослой девушкой... Впрочем, и это тоже может быть легендой.

Ещё до Первой Мировой сибирский купец Андриан Черепанов овдовел и взял себе новую жену – молоденькую бойкую девушку Анну Чемякину. Девушка отличалась завидными силой и здоровьем. Когда после революции купец собрал вооружённый отряд – с коммунистами воевать – она вошла в этот отряд, став сначала его правой рукой, а затем забирая себе всё больше власти.

Черепановцы полтора года служили верховному правителю России (официальный титул) Александру Колчаку. Хотя были и стычки, и сражения, но это были относительно спокойные полтора года. Потом власть Колчака пала, и отряд Черепановых перешёл на нелегальное положение. Сибирь становилась всё «краснее», и это вызывало у черепановцев ярость. Теперь они воевали не только с солдатами и чекистами. Даже наоборот – стычек с вооружёнными отрядами у черепановцев стало меньше.

Теперь они вступали в свободную от красных деревню и требовали от жителей выдать соседей, сочувствующих советской власти. Многие выдавали. Трудно сказать, по идеологическим причинам или расправляясь со старыми недругами, а то и желая наложить лапу на имущество.

После одного из боёв с красноармейцами черепановцы поснимали с трупов одежду и иногда вступали в деревни под видом красного отряда. Тех, кто радовался больше всех, потом убивали. Пули щадили, не тратили – рубали шашками. Иногда устраивали зрелище людям на потеху и на поучение, казнили, как в рассказах про старину. Вешали, разрывали лошадями... Чаще всего такими расправами руководила атаманша Анна. Муж ей во всём потакал, и фактически заправляла в отряде она.

Естественно, за черепановцами новая власть начала охоту. В конце концов большой отряд сильно уменьшился в размерах, но продолжал орудовать ещё долго. Чем больше устрашающих акций проводила атаманша Анна, тем меньше её поддерживали даже антисоветски настроенные крестьяне. Шептали, что в Черепанову вселился дьявол.

Приводили доказательство: только вот недавно милиционеры с чекистами выследили её и загнали в болото. Она завязла там и утопла – об этом и рапорт есть. А через несколько дней снова объявилась, как ни в чём не бывало! Рассказывали и про то, что из америки выписали снайпера – на атаманшу охотиться. Да вот не взяла её пуля...

Чем закончилась история атаманши Анны, никто не знает до сих пор. Исследователи нашли много разных версий. По одной остатки её отряда сами сдались милиции. По другой Черепанов велел своим последним людям разойтись и начать мирную жизнь.

Одни говорят, что Черепановы смогли выправить себе новые документы и уехать в Эвенкию. Другие – что Анна уехала в Кировскую область и там оставшуюся жизнь провела заведующей магазина. Там её пенсионер и увидел, а не в Красноярске. Нет, не там! В Забайкалье, на курорте – она стала большой начальницей. В общем – легенды и никаких точных фактов.

Уроженка Польши, прославилась атаманша Настька-Ворожея в Перми. Родное её имя было Итерия. Родилась Итерия Тарасюк в польской деревне; в шестнадцать лет загремела на скамью подсудимых как политическая – убила в Люблине генерала. Получила восемь лет каторги. По малолетству выпустили её раньше – но она прирезала брата-бандита, и на каторгу всё же угодила. На счастье Итерии, в Российской Империи произошла Февральская революция, и весной по амнистии Керенского её выпустили на волю.

В следующий раз в руки закона Тарасюк попала в двадцать первом. В суде ей вменили кражу свиной туши, трёх ящиков гвоздей и одной упаковки стекла с железнодорожной станции. Конечно, приняли во внимание, что Итерия – бывшая «политическая». Приговорили к восьми месяцев в домзаке (такой был в ходу термин вместо «тюрьмы»). Через полгода уже освободили – за примерное поведение.

Знали бы милиционеры, кто у них в руках был и за что разыскивали на самом деле гражданку Итерию Тарасюк! Ведь она в то время уже была предводительницей самой, наверное, кровавой шайки Перми, душегубкой, налётчицей...

Ещё в первый раз освободившись, Тарасюк познакомилась в Петрограде с молодым унтер-офицером. Строго говоря, считаться таковым он уже не мог – то ли дезертировал, то ли честно демобилизовался. Звали его Фёдор Пермяков. Они поженились, и Итерия быстро взяла Фёдора к ногтю. Характер у неё оказался крутенек. Позже следователи и знакомые будут вспоминать, что Итерию как огня боялись и муж, и подельники. Для венчания Итерия перекрестилась в Анастасию и на свою малую родину, в Пермь, Фёдор привёз уже Настю.

На первое своё мокрое дело она вышла беременной. Чернявенькая, она без труда выдавала себя за одну из тысяч цыганок, бродивших в поисках пропитания по стране. Подходила к дому, стучалась: хозяйка, мол, дай тебе поворожу, картишки раскину. Пока «гадала», осматривалась в доме – нет ли лишних людей, что есть интересного. Если хозяйка была одна, то дальше уже гадала на стакане с водой – опускала туда яйцо, чтобы проверить, нет ли сглаза.

Стоила женщине наклониться над стаканом, следя за яйцом, и Настька сзади проламывала ей череп топором. Потом обчищала дом, собирала свои карты и выходила, как ни в чём не бывало. Если же в доме был кто-то ещё, слёзно упрашивала оставить её переночевать. Такое было в заводе – в поисках клиенток гадалки отходили порой на много километров от табора, и все это знали. Никому и в голову не приходило, что Настя живёт тут же, в Перми.

Под утро, когда сон самый крепкий, Ворожейка (так прозвали разбойницу) отпирала запоры и впускала подельников. Дальше орудовали вместе. Забивали до смерти всех, кого найдут в доме, и набивали мешки барахлом. И прямо с кровавой «работки» Настя шла домой, к маленькой дочери. Последней жертвой Насти стала семнадцатилетняя девушка, Мария Мельникова. С матерью Марии Настя была знакома по тюрьме. Они общались, хотя и не слишком плотно.

Как-то раз Мельникова-старшая привела Ворожейку домой. Сидели за столом втроём: Настя, хозяйка и дочь хозяйки. Под каким-то предлогом Настя с Марией ушли в сарай – и долго не появлялись. Мать забеспокоилась, пошла следом – и увидела, как ей навстречу выходит Ворожейка с окровавленным топором. На полный ужаса крик сбежались соседи, душегубку повязали. Так в 1923 года Настя снова оказалась в руках закона.

На допросах гражданка Пермякова, в девичестве Тарасюк, вела себя равнодушно. Когда спрашивали, зачем убивала, пожимала плечами: ребёнка чем-то кормить же надо... В банду её, как оказалось, входили работники местной железнодорожной станции и даже один мелкий транспортный чиновник, а также их жёны. Женщины, кроме Насти, просто стояли на шухере – на мокрое дело не шли.

Когда Ворожейку судили – за более, чем сорок доказанных убийств – заседание пришлось провести в театре. Иначе люди ломились во все окна и двери, разнося здание суда. Её с мужем приговорили к расстрелу. Стрелять должны были во дворе жилого дома, ночью, чтобы не вызвать волнений. Но, когда конвой привёл Пермяковых на место казни, увидели, что на крышах, заборах – везде висят люди. Все хотели убедиться, что самая кровавая разбойница города больше не убьёт никого.