Снохачество: 7 картин, посвященных возмутительному обычаю и другим тяготам жизни женщин на Руси

Много картин девятнадцатого века посвящено такому явлению, как сожительство свёкра с женой сына. Насколько часто случалось подобное? Есть популярный сто – сто пятьдесят лет тому назад анекдот. Мол, взялись мужики колокол на колокольню поднимать. Как ни тянут – не сдвигается. Священник им говорит: мол, видимо, снохач мешает (была такая примета). Снохачество считалось разновидностью кровосмешение, инцестуальной связи, потому что родители мужа должны были принять жену как ещё одну дочь. Поп договорился, что по сигналу тянуть верёвки будут только те мужики, что не спали с невестками. Но стоило ему дать отмашку – и буквально все старшие мужчины выпустили из рук верёвки...

Впрочем, не стоит считать, что снохачество практиковалось везде настолько широко. В некоторых деревнях снохачей высмеивали и выгоняли с собраний, подвергались они и другим ритуальным ограничениям. Так что невестку часто защищала угроза выбежать на улицу простоволосой и заголосить: мол, свёкр хватает. Другой вопрос, что свёкры порой подкупали невесток, а порой просто спаивали (от угощения старшими отказываться считалось невежливым) и насиловали бессознательных.

Первая написана в 1888 году, вторая – в 1868; по меркам крестьянской жизни, между ними – целое поколение, но проблемы у новых поколений остались старые. На полотне Маковского на переднем платье молодуха, ещё не рожавшая молодая жена – это видно по яркости её наряда. Самый яркий носили в первый год брака. Она собралась по воду, но её остановил отец мужа – чтобы мы в этом не усомнились, картина и названа «Свёкром». Молодуха слушает какие-то его тихие слова (он близко наклоняется к ней). Современнику Маковского сразу ясно, на что отец мужа уговаривает жену.

Отношение этих двоих к ситуации подчёркнуто жестами. Мужчина держится за пояс – традиционный знак и власти, и вожделения. Женщина скрестила руки, словно закрываясь от его слов, хмурит брови и выглядит нерешительно. Повёрнутая голова молодухи подсказывает, что она вот-вот что-то ответит.

В этот момент и входит молодой муж, пока ещё не замеченный ни соблазняемой, ни соблазнителем. Его взгляд, направленный на отца, говорит нам, что мужчина понял всю сцену правильно. Он видит в отце вора, готового украсть то, что, как считает молодой муж, по праву принадлежит ему. Будет ли ссора или молодой человек предпочтёт просто спугнуть отца, по картине неясно. Но доверия к родителю у него теперь нет и не будет.

На полотне Фирса Журавлёва в центре композиции – молодой мужчина и повисшая на нём мать. Мужчина одет как извозчик и, видно, только вернулся с заработков домой. Его взгляд направлен на понурившуюся жену, к ногам которой жмётся ребёнок. Молодая женщина беременна, и взгляд извозчика ясно даёт нам понять, что такого при его участии свершиться не могло. Лицо мужчины растеряно, но кулак с гостинцем-платочком уже напряжён – он только что был в ярости, а успокаивает его явно мать.

Виновник же всего стоит в тени, позади. Это пожилой мужчина, внешне очень похожий на молодого – явно его отец. В руке он сжимает хлебную лопату на случай, если сын разбушуется. Но, возможно, защищать отец намерен не невестку, а только себя – поэтому их фигуры так далеки друг от друга. Трудно сказать, какие слова в такой ситуации находит свекровь.

Если муж и жена не могли развестись, это не значило, что пятьдесят лет совместной жизни, которыми потом будут хвастаться внуки, они прожили душа в душу. Равнодушие и даже жестокость мужей были таким же обычным делом, как отчаяние жён.

На картине Владимира Маковского «На бульваре» показана встреча совсем молодых уже супругов в праздничный день (в воскресенье ли или настоящий праздник). Это можно понять по их внешнему виду – мужчина в красной рубахе, навеселе, играет на гармошке, у женщины видна красная, невылинявшая ещё юбка. К груди она прижимает крохотный продолговатый свёрток, и нетрудно догадаться, что в нём – младенец. Видимо, молодая жена поехала в город проведать мужа и показать ему родившегося недавно первенца.

У мужа на лице – равнодушие и скука, он смотрит в сторону от жены, с которой так долго был в разлуке, и не глядит на ребёнка. Встречу с супругой он словно отбывает. Лицо женщины заставляет подозревать, что между ней и мужем состоялся какой-то тяжёлый разговор. Он не заработал ни копейки, не думая, чем кормиться семье? Он нашёл другую? Он прямо сказал, что не рад их видеть, и велел больше не приезжать? Трудно сказать, что могло вызвать такое горе, которое впору увидеть на лице свежей вдовы, а не молодой матери.

Алкоголизм отца семейства становился бедой, с которой было не справиться: с детьми ли, без детей ли, женщине идти было некуда, и жизнь сразу нескольких человек один пьяница спокойно превращал в ад и, более того, считал себя вправе это сделать. Есть несколько картин девятнадцатого века с подобным сюжетом, например, Алексея Корзухина «Запил».

Полотно словно разделено на тёмную и светлую части. В более тёмной, как бы в зоне помутнения разума, только один человек – всклокоченный мужчина с бутылкой в водки в руке, который кричит что-то, отчего сжимаются несколько человек в более светлой части картины. Там, справа, в бессильной ярости сжимает кулаки жена пьяницы, но её потупленный взор говорит о том, что она уже смирилась с кошмаром, в который превратятся в ближайшие дни. За ней плачет один ребёнок, у ног жмётся другой ребёнок.

Третий, мальчик, со встревоженным и полным бессильной ненависти лицом, прислушивается к поступи отца. То, что он, скорее всего, с самых ранних лет слушал про безусловное уважение к отцу, не мешает ему сейчас отца ненавидеть. Есть поступки, которые словами не залакировать, и отец их явно совершал не раз.

Вообще судя и по картинам, и по литературе, и по устным историям, хранителем или разрушителем мира в семье, вопреки современным мифам, всегда был мужчина. Если «хозяин» добр, не падок на водку и работящ, то и в доме смеялись дети, жена ходила нарядная, да и интерьеру от хозяйской руки явно становилось лучше, а не наоборот. Пропащий же мужик означал, что пропадала вся семья – как женщина ни бейся. Странно, что призывы учить девочек хранить мир в семье раздаются, а более практичные идеи учить этому мальчиков никем не высказываются.

Популярное рассуждение легко разбивается при любом соприкосновении с исторической реальностью, и его популярность и стойкость объясняется только полным избеганием подобных соприкосновений. Женщины действительно занимались домом – убирались, стирали, готовили, обшивали и украшали – но это в большинстве семей прошлого не избавляло их от работы вне дома. Виды крестьянок за работой – один из постоянных сюжетов живописи.

Многие эту работу, впрочем, представляют как на картине Алексея Венециванова «На пашне. Весна». Там беззаботная на вид молодая женщина ведёт под уздцы двух лошадей, впряжённых в борону, пока её малыш спокойно сидит на траве поодаль от неё. На самом деле, если приглядеться, скорее всего, перед нами один из традиционных весенних крестьянских ритуалов – недаром женщина одета так нарядно.

Ритуалов, при которых женщина первой, до мужиков, что-то делает на поле, надев свою лучшую одежду, было немало – они должны были навлечь плодородие. Часто мужчины при этом не имели права наблюдать, то есть на поле женщина должна была остаться одна. Её подруги – сверстницы и женщины постарше – «пасли» мужчин, чтобы те не подглядывали, даже если ритуал был совершенно невинным по форме.

Больше стоит подумать о младенце на краю поля. Это весной и только на время обычая он сидит там спокойно. Летом его будут обсаживать мухи, он будет часами страдать от голода и жажды – ведь мать, занятая работой, не сможет подбегать к нему на первый крик, только во время общего отдыха она подойдёт и даст ребёнку грудь...

Кстати, такой общий отдых изображён на картине Лавра Плахова «Отдых на сенокосе». Махать весь день косой кажется весёлым и лёгким только со стороны. На самом деле это занятие в тех объёмах, в которых его приходилось практиковать в деревне, было нелёгким трудом. Неудивительно, что девушки так рады, наконец-то, прерваться. Как минимум две женщины наконец-то воспользовались возможностью подойти к своим детям. Всё остальное время малыши были предоставлены себе (а также насекомым – но ради разнообразия как минимум один ребёнок ждал маму в люльке, а не в траве, под защитным пологом).

В тяжёлом труде женщина порой могла надеяться на мужчину – если он не умер, не уехал на заработки или не оказался забрит в солдаты. В последних трёх случаях она не могла просто пойти работать, чтобы оплатить услуги, например, грузчиков с зарплаты – ей приходилось надрываться самой. По лицу женщины, полному отчаяния, с картины Михаила Клодта «Крестьянка у сломанной телеги со льном», ясно, насколько ей нравится традиция надеяться либо на мужа, либо на никого – в ситуации (и нередкой!), когда муж из твоей жизни может просто исчезнуть. Вряд ли эмансипация и возможность пойти работать сделали бы её жизнь хуже.