Куда смотреть на дореволюционных фотоснимках и почему люди на них так странно выглядят
Стеклянные стены, стеклянные потолки
Первые фотоателье появились при жизни Гоголя – кстати, сохранилась групповая фотография с его участием, которая позволяет нам составить точное представление о том, как выглядел писатель. Сначала фотоателье были не слишком презентабельны – фотографы ютились в комнатках в доходных домах или открывали ателье прямо у себя в квартире. Поскольку электричество ещё не использовалось для освещения, работали такие ателье только в хорошую погоду, примерно с десяти до пятнадцати дня.
Просто света из окна обычно было маловато, так что старались застеклить стену или потолок – или снять мансарду, в которой стена и потолок были одним и тем же, оставалось только сделать большое окно. Стекло закрывали специальными шторами, чтобы в слишком солнечные дни можно было регулировать освещённость.
С первыми же фотоателье появилась и ретушь. Дело в том, что перед камерой необходимо было долго стоять или сидеть неподвижно. Причём долго настолько, что почти не находилось такого человека, который бы удерживался от того, чтобы хоть разок моргнуть. А в этом случае глаза на фотографии (то есть сначала – на дагерротипе, её предшественнике) получались закрытыми.
Переснимать было много мороки, да и уверенности, что человек не моргнёт опять, не было. Так что на готовом снимке глаза... Просто дорисовывали акварелью, тоненькой кисточкой. В итоге они, кстати, выходили чётче, чем все остальные черты лица.
Кто лучше всех выйдет на снимке?
В России фотоателье стали появляться как грибы после того, как в 1850 году немецкий фотограф Фридрих Мёбиус открыл первое в Москве. Он не только делал портреты всех желающих, но и торговал открытками с видами Москвы – в дни, когда не было клиентов, ездил по городу ради интересных видов. В следующем десятилетии в Москве работало уже сорок пять фотоателье, многие из которых последовали за Мёбиусом и предлагали купить фотопейзаж.
Многие искали и собственные «фишечки». Так, фотограф Александр Эйхенвальд стал первым в России, кто освещал студию электричеством, а ещё он же начал делать так называемые будуарные (то есть эротические) снимки и продавать их в виде открыток. В 1881 году в Москве открыл своё предприятие Отто Ренар, который вскоре начал снимать не только в студии, но и на выездах, предлагая такой вид услуг, как семейные портреты в домашнем интерьере и свадебные фото. То и другое было необычно, точнее, как возможность игнорировалось фотографами – ведь сложностей было куда больше, чем в студийной съёмке.
Типовой набор фотоателье состоял из следующих предметов:
- Большой фотоаппарат на ножках, с одной стороны которого свисало покрывало – под покрывало нырял фотограф, стараясь не засветить драгоценный негатив. С другой стороны блестел под лампочкой объектив, в который надо было глядеть, не шевелясь, несколько минут. Чем ближе к двадцатому веку, тем этих минут было меньше – технология совершенствовалась. Поначалу же счёт минут шёл на десятки, так что лучше всего выходили взрослые женщины – их с малых лет учили терпеть.
- Электрические лампочки, которые позволяли продлить рабочий день и тем самым увеличить количество клиентов – опять же, под электрическим светом фотографии выходили качественнее. Ярче, чем в фотоателье, свет был только на балах в очень богатых домах.
- Начиная с пятидесятых-шестидесятых годов – задник. Или один на всех, или в разных комнатах студии – разные на выбор. Задник мог изображать пейзаж, как на живописных портретах начала века и до того, или интерьер зажиточного дома. Ближе к концу века появились «интересные», «оригинальные» фоны – например, изображающие цирковую арену. Появилась и распространилась мода фотографироваться «в образе» — в карнавальных костюмах или в виде живой картины, и на фоне благопристойного ландшафта людям так позировать не хотелось.
- По стулу на каждую комнату для съёмки. Реже стульев было больше. Считалось, что если фотографируется больше одного человека, то с одним стулом композицию выстроить легче. Сажаешь на него человека, а остальных выстраиваешь вокруг по шаблонам, которые были абсолютно одинаковы для всех ателье. Один сидит — второй положил руку ему на плечо, например. Композиции часто брали из парадных живописных портретов, где каноны сложились уже давно.
- Специальные крепежи, чтобы поддерживать голову. Они были нужны в двух случаях. Во-первых, для клиентов, которым трудно было выстаивать десятки минут неподвижно. Во-вторых, для фотографий «пост мортем», то есть – на память с умершим забальзамированным родственником. В России этот жанр не получил распространения, а вот в Викторианской Англии, где царствовал настоящий культ траура и скорби, он был очень популярен. К концу девятнадцатого века крепежи по понятным причинам уже практически не использовались. На групповых снимках пост мортем сразу ясно, кто из позирующих мёртв – он неподвижен и потому получился чётче всех.
Кстати, это из-за необходимости долго смотреть в объектив ради снимка появилась фраза «Сейчас вылетит птичка». Так заставляли детей долго и неподвижно впиваться в объектив взглядом – в те времена даже малыши знали, что птичку надо бы не спугнуть, и на предупреждение о птичке не подпрыгивали с вопросом «Где? Где?»
Иногда клиент сам привозил с собой предметы интерьера из дома – кресло, зеркало, красивую вазу на подставке или статуэтку, которую можно было обвить рукой. Просто потому, что идея, в каком виде хочется предстать на снимке, сложилась, а организовать съёмку вне студии было сложно, дорого или невозможно вовсе. Порой в студию вкатывали для съёмок велосипед – когда это транспортное средство стало невероятно модным.
В ателье был определённый набор комнат. Как правило, в типовом была съёмочная студия (или две-три), фойе для ожидания своей очереди, помещение для проявки и печати фото, комната ретушёра. В самых шикарных могли быть курительные комнаты и даже кофейни и лавочка с аксессуарами для съёмок.
Начиная с 1865 года закон обязывал каждое ателье помечать сделанные им фото. Иногда знак ставился на самом снимке, но чаще использовалась рамка-паспарту, предварительно заказанная в типографии – хорошего качества картонка с прописанным названием ателье и другими данными, например, адресом и годом.
За век до фотошопа
Лица на дореволюционных фотографиях (и в целом на довоенных) серьёзно отличаются выражением от современных, и это часто смущает жителей двадцать первого века. Многим они кажутся красивыми – красивее нынешних, но грустными или даже злыми. У такого эффекта, собственно говоря, несколько причин.
Во-первых, весь девятнадцатый век, да и чуть ли не повсеместно в двадцатом веке, фотографы использовали ретушь. Дело в том, что фотоателье предшествовали студии художников, зарабатывающих быстрыми портретами – карандашными, пастельными или акварельными. Эти художники дело своё знали и клиентов изображали узнаваемо, но всегда немного подправляли внешность в сторону господствующих представлений о красоте. «Разглаживали» кожу, «подтягивали» контур лица, укрупняли глаза, делали нос капельку прямее и длиннее, а ротовую щель – меньше.
Привыкшие к таким приятным портретам клиенты порой начинали скандалить, получив фотографию беспощадной реалистичности. Поскольку в процесс уже входила дорисовка клиенту глаз акварелью, то логично было совершить следующий шаг и ретушировать так же всё лицо. В зависимости от старательности и профессионализма ретушёра портрет мог получиться улучшенным настолько, что мама родная не узнает, или подправленным самую капельку, для общей приятности впечатления.
Эта практика дожила до наших дней. Практически невозможно в российском ателье получить фото на паспорт без следов ретуши – фотографы, даже не спрашивая клиента, подрихтовывают морщинки и порой убирают даже особые приметы в виде шрамиков и родинок.
Ретушировали не только лицо. Когда появилась мода продавать фотографии знаменитых силачей в трико, им тщательно перерисовывали область паха, делая её гладкой, как у пупса, чтобы ничто не заставляло задуматься, что там есть гениталии. На такие фото мы теперь без смеха посмотреть не можем, но сто лет назад и более были очень строгие правила приличия. И если на арене как следует наличие гениталий было не замаскировать (так что на шоу дамы часто ходили почти как на эротическое), то уж на открытке сам Бог велел, как считалось.
Кстати, порой в конце девятнадцатого века ателье предлагало «цветные фото», которые тоже делались ретушёром – он просто раскрашивал карточку акварелью.
Вторая причина, по которой у позирующих необычные выражения лица – необходимость долго стоять перед объективом. В зависимости от того, к какой социальной группе принадлежал позирующий, у него была привычка терпеливо ждать со светским выражением лица – или же нет. Так что либо же лицо у позирующего расслаблялось, а взгляд становился отстранённым, либо, напротив, было таким напряжённым, что казалось хмурым – зато и взгляд был намного определённее.
Кроме того, надо понимать, что в целом мимическая культура была в те времена иной. Для уважающей себя крестьянки или купчихи улыбнуться прилюдно значило расписаться в легкомыслии. А в фотостудии делали обычно именно парадные портреты, которые приравнивались к парадному выходу.
Только достаточно поздно появились интимные фотографии – и не в том смысле, в котором выражение применяется сейчас. Так могли называть снимки, всё предназначение которых было – быть подаренными на память, чтобы один-единственный человек время от времени доставал портрет, чтобы посмотреть. Для таких фото позирующие старались придать своему лицу нежное выражение.
Надену всё лучшее сразу
Среди факторов, которые смущают нынешнего наблюдателя – невероятная схожесть лиц и костюмов на снимках небольших городов. Когда таких похожие фотографии выкладывают в социальных сетях блогеры, всегда находятся комментаторы, утверждающие, что либо изображён один и тот же человек, либо костюм (особенно если он народный) изображённым, видимо, выдавали напрокат в студии.
На самом деле дело было в меньшей мобильности населения, чем в наше время. В регионах поколениями вращался один и тот же набор генов, создавая чёткий и узнаваемый региональный типаж – который посторонними мог восприниматься, как родственная схожесть лиц. То же и с одеждой: костюм различался от региона к региону, везде была своя, условно говоря, мода на фасоны и декор. Почему условно? Потому что людям в те времена часто важнее моды была идентичность.
По костюму, говору, манере петь народные песни и даже печь пироги можно было легко понять, откуда человек родом. И если в двадцатом веке яркая региональная идентичность высмеивалась в СМИ и кино, заставляя читателей и зрителей стремиться к официальному образцу, то в девятнадцатом веке человек «с говорком» реже имел шанс столкнуться с насмешкой. Напротив, он, скорее, испытывал гордость за свою принадлежность к совершенно определённой семье и деревне. Они были для него и образцом, и нормой того, как себя надо проявлять, в том числе – одеваться.
Стремление демонстрировать идентичность объясняет, почему школьники и студенты даже из состоятельных семей часто выбирали для студийной съёмки форму гимназии, училища или своего университета. По той же причине часто квалифицированные рабочие, имеющие возможность одеваться сообразно моде, для фотоателье надевали рабочую форму. Она не только заявляла о профессии, но и сообщала, что человек в ней добился определённых успехов, дошёл до неплохой должности.
Поскольку студийный портрет был портретом парадным – тем, что должно было представлять человека и семью поколения вперёд, то позирующие в принципе старались отразить на портрете и род занятий, и достижения. Они могли надеть все украшения сразу – это было зримым знаком достигнутого благополучия. Могли надеть шубу для летней съёмки (хотя такое было, конечно, редкостью). Человек, который гордился набожностью, брал с собой для снимка Библию; пианистка, гордая своими успехами, могла держать в кадре ноты. В общем-то, в этом фотография следовала канонам живописи.
При групповом портрете старались также показать отношения друг с другом. Обниматься и целоваться в кадре было не принято ни среди супругов, ни среди родственников. Связь могли подчеркнуть, касаясь рукой чужого плеча или выбрав одинаковые детали туалета. На семейных портретах интеллигенции женщина садилась на стул, а мужчина стоял рядом – это указывало на галантность в их отношениях. В традиционных семьях обычно сажали отца или мать-вдову, а прочие располагались рядом и позади, в зависимости от своего места в семейной иерархии.
Бывали исключения. Так, например, крестьяне могли посадить дочь на выданье – ведь теперь интересы семьи вращались вокруг выбора достойной пары для заневестившейся девушки. В таком случае девушка была одета пышнее всех (вплоть до того, что на сарафан могли повесить часы на цепочке), а от замужней дамы её легко было отличить по головному убору – расшитой шёлковой повязки. Повязка могла быть мягкой, как лента, или жёсткой от шитья и стоячей, но ко времени распространения фотоателье слишком пышные девичьи уборы утратили актуальность.
В наше время в студийных фотографиях стало меньше условностей, поскольку от каждого человека остаётся более широкий, чем прежде, информационный и визуальный след. Десятки, сотни и тысяч снимков, множество документов... Так что фотография в студии утратила функцию рассказа истории человека – и теперь больше ценится раскрытие характера модели или интересный фантазийный сюжет, в который вписывают модель, давая возможность почувствовать себя немного актёром. Остаётся только гадать, как будут воспринимать студийные снимки начала двадцать первого века наши потомки.
